Шива сказал: Смотри на чашу, не замечая стенок и материала. В несколько мгновений стань сознающей.
Смотрите на что-нибудь. Подойдет чаша или любой другой объект, но смотрите по-особому. «Смотри на чашу, не замечая стенок и материала». Смотрите на любой объект, но с этими двумя условиями. Не смотрите на стенки, смотрите на объект как на целое. Обычно мы рассматриваем части.
Читать дальше →
Что говорят другие — это их дело и их проблема, это не имеет к тебе никакого отношения. Просто взгляни на свою собственную природу, и что бы ни приносило тебе радость, иди в это. Это твоя ответственность.
Ты ни перед кем не отвечаешь, ты отвечаешь только перед Богом.
У ума есть много слабостей. Одна из слабостей ума — то, что вы хотите получить все просто так.
Особенно когда это касается высшего опыта — вы считаете, что на это стоит обратить внимание, только если его можно получить, ничего для этого не делая. И на самом деле, даже если кто-то готов дать его вам просто так, вы еще дважды подумаете, принять или нет.
Когда-то на Шри-Ланке жил садху, монах, и каждый день он говорил о просветлении, о нирване, о самадхи. Некоторые люди слушали его годами.
Однажды один человек встал и сказал: «Я хочу спросить: столько людей слушали вас так долго — кто-нибудь стал просветленным?» Монах ответил: «Если ты просишь об этом, давай сделаем тебя просветленным сегодня. Ты готов? Если ты готов, я обещаю, что сегодня сделаю тебя просветленным».
Но человек сказал: «Сегодня? Дайте мне немного подумать. Как-нибудь… Дайте мне немного подумать. Я вернусь и скажу вам».
Если бы кто-то сказал вам, что может представить вас Богу прямо сейчас, не думаю, что ваш ум сразу же сказал бы «да». Ваш ум начал бы об этом думать.
Я говорю вам об истине, а ваш ум начинает думать, стоит ли ее познавать. Даже если бы вы могли получить Бога бесплатно, вы бы сначала подумали.
Когда вы платите за что-то цену, об этом естественно думать, — но ум всегда хочет всего бесплатно.
Все, что не имеет ценности для вашего ума, вы хотите бесплатно.
За все, что имеет ценность для вашего ума, вы заплатите цену.
Если вы хоть немного заботитесь о том, чтобы испытать божественное, вы почувствуете, что готовы отдать за это все. Если нужно отдать все только за проблеск божественного, вы будете готовы сделать это.
«Мои анекдоты — это притчи Нового Века,
поскольку, по моему мнению, смех — одна из важнейших вещей в жизни.
Люди, которые не способны смеяться,
становятся не способны жить.» Ошо
Однажды Хайми Гольдберг покрасил сиденье в туалете, но забыл рассказать об этом своей жене Бекки. Так что когда она села на него, она намертво прилипла. Она сидела, кричала и плакала, пока не пришел Хайми и не отвинтил сиденье. Он помог Бекки дойти до кровати и уложил ее на живот.
Позвонив семейному доктору, он постеснялся рассказать, что случилось, но объяснил, что Бекки не может сама прийти к нему на прием. Неохотно доктор согласился заехать по дороге домой. Когда он прибыл, Хайми провел его в спальню, где Бекки встала на колени, чтобы показать, в чем проблема.
— Ну, доктор, — спросил Хайми, — что Вы об этом думаете?
Почесав подбородок, доктор ответил:
— Я думаю, это мило, но почему такая дешевая рамка?
Последним посланием любого мастера(настоящего) будет:" Остерегайтесь меня!".
Но в начале этого сказать нельзя.Поэтому учителя позволяют поклоняться себе.В глубине души они, должно быть смеются, потому что они знают, в какую игру играют.Ученик очень серьёзен.Ему кажется, что он делает что-то очень серьёзное.А мастер просто играет.
— Наука открывает, искусство измышляет, придумывает, религия делает и то и другое. Истинная религия открывает; псевдорелигия измышляет.
На протяжении веков над умами людей превалировала псевдорелигия. Она — не что иное, как вымысел. Такая религия ближе к искусству и абсолютно против науки.
Вот почему никогда не было конфликта между искусством и религией. Глубоко внутри они делали одно и то же.
Искусство измышляло объективно, а так называемая религия измышляла субъективно. Они очень легко могли сойтись вместе, поскольку их игра была одинаковой. И по всему миру они соединились. На протяжении столетий искусство служило так называемой религии. Прекрасные церкви, синагоги, храмы — тысячелетиями искусство не делало ничего, кроме как служило религии.
Если вы увидите храмы Кхаджурахо в Индии… Когда-то там была тысяча храмов; сейчас одни руины, но двадцать или тридцать храмов еще остались нетронутыми, выжили. Чтобы осмотреть один храм, потребуется целый день. Он весь полон произведений искусства, каждый укромный уголок. Создание одного храма требовало сотен лет, над ним работали тысячи скульпторов.
Вы не найдете ни одного квадратного дюйма на храме, который бы не был оформлен художественно. Один храм несет тысячи статуй на своих внешних стенах, так же выглядят остальные тридцать храмов, так же выглядели, наверное, и те храмы, что лежат сейчас в руинах. Даже в этих руинах находят сокровища искусства. Я не думаю, что есть еще где-нибудь в мире такая красота, созданная из камня.
Человек перерос семью. Семья больше не нужна; она прожила слишком долго. Это один из наиболее древних институтов, но только очень восприимчивые люди понимают, что он уже мертв. Другим же понадобится время, чтобы осознать тот факт, что семья мертва.
Она сделала свое дело. И теперь она уже не имеет значения в новом контексте вещей; она уже не имеет значения для нового человечества, которое рождается.
Семья была и хороша и плоха. Она была в помощь — человек выжил благодаря ей — и она была очень вредной, потому что она развратила человеческий ум. Но в прошлом не было альтернативы, не было способа выбрать что-либо другое. Это было необходимое зло. Такой необходимости не будет в будущем. В будущем можно будет иметь выбор.
Моя мысль заключается в том, что в будущем не будет одного фиксированного образца, в нем будет много, очень много вариантов для выбора.
Если несколько человек все же выбирут семью, у них будет свобода иметь ее. Это будет лишь очень небольшой процент. Есть семьи на Земле — очень редкие, не более чем один процент — которые по-настоящему прекрасны, которые по-настоящему благотворны, в которых случается рост; в которых нет авторитарности, нет насилия, нет собственничества; в которых дети не разрушаются, в которых жена не пытается разрушить мужа и муж не пытается разрушить жену; где есть любовь и есть свобода; где люди собрались вместе просто из радости — не по другим мотивам; где нет политики. Да, такие семьи существовали на Земле; они все еще есть. Этим людям не нужно ничего менять. В будущем они могут продолжать жить семьями.
Для подавляющего большинства — семья безобразная вещь. Вы можете спросить психоаналитиков, и они скажут:«Все виды психических заболеваний возникают в семье. Все виды психозов, неврозов возникают в семье». В семье создается больное, очень больное человеческое существо.
Семья не нужна — нужны альтернативные стили жизни.
«Наличие вертикальной линии не означает, что вы должны отказаться от мира. Но это значит, что вы уже не относитесь к миру, что мир становится призрачным, теряет значимость. Амбиции, желания, зависть начнут испаряться, и чтобы от них избавиться, вам не потребуется никаких усилий. Они могут существовать только во мраке горизонтального, где все соревнуются, все переполнены жаждой власти, огромным желанием доминировать, стать кем-то особенным.
На вертикальной линии все эти глупости просто исчезают. Вы становитесь таким светлым, таким невесомым, совсем как цветок лотоса: он в воде, но вода его не касается. Вы остаетесь в мире, но мир больше не оказывает на вас никакого влияния.
Наоборот, вы сами начинаете влиять на мир – не сознательными усилиями, а просто фактом своего существования, вашим присутствием, вашим изяществом, вашей красотой. По мере того как все это растет внутри вас, оно начинает распространяться вокруг вас...»
Какой из грехов, совершенных здесь, на земле, до сих пор остается самым тяжким? Не слова ли того, кто сказал: «Горе смеющимся!»
Неужели он не нашел на земле причин для смеха? Значит, он плохо искал. Их находит даже ребенок.
Мало любви было в нем, иначе он возлюбил бы и смеющихся! Но он ненавидел и поносил нас, предвещая нам плач и скрежет зубовный.
Следует ли тотчас проклинать, если не любишь? Для меня это — дурной вкус. Но именно так поступал он, этот нетерпимый. Он вышел из черни.
Мало в нем было любви — иначе бы он не гневался, что не любят его самого. Всякая великая любовь желает не любви, она жаждет большего.
Сторонитесь таких нетерпимых! Это порода больных и несчастных, это чернь; кисло взирают они на жизнь, дурным глазом смотрят на землю.
Сторонитесь таких нетерпимых! У них тяжелые ноги и подавленные сердца: не умеют они плясать. Как же быть земле легкой для них!…
Этот венец смеющегося, венец из роз, сам возложил я на себя и сам освятил смех свой. Больше никого не нашел я достаточно сильным для этого.
Заратустра — танцор, Заратустра — легок, он взмахивает крыльями и готов к полету, он зовет, за собой всех птиц, проворный и блаженно легкий.
Заратустра пророк, Заратустра смеющийся пророк, терпеливый, терпимый, влюбленный в прыжки и авантюры, сам я возложил на себя этот венец!…
О высшие люди, вот ваше худшее: вы не учились танцевать так, как должно, — так, чтобы в танце выйти за пределы свои! Что с того, если вы — не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же в смехе выходить за пределы, свои! Вы, лихие танцоры, выше и выше вздымайте сердца ваши! И не забывайте как следует посмеяться!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам я бросаю его, братья мои. Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!…
Это мое утро, мой день загорается: вставай, поднимайся, Великий Полдень!
… Так говорил Заратустра, покидая пещеру свою, сияющий и сильный, словно утреннее солнце, восходящее из-за темных гор.