Русская поэзия 1960-х годов
Леонид Аронзон
***
Как хорошо в покинутых местах!
Покинутых людьми, но не богами.
И дождь идет, и мокнет красота
старинной рощи, поднятой холмами.
И дождь идет, и мокнет красота
старинной рощи, поднятой холмами, — Мы тут одни, нам люди не чета.
О, что за благо выпивать в тумане!
Мы тут одни, нам люди не чета.
О, что за благо выпивать в тумане!
Запомни путь слетевшего листа
и мысль о том, что мы идем за нами.
Запомни путь слетевшего листа
и мысль о том, что мы идем за нами.
Кто наградил нас, друг, такими снами?
Или себя мы наградили сами?
Кто наградил нас, друг, такими снами?
Или себя мы наградили сами?
Чтоб застрелиться тут, не надо ни черта:
ни тяготы в душе, ни пороха в нагане.
Ни самого нагана. Видит Бог,
чтоб застрелиться тут не надо ничего.
И второй стих.
Боже мой, как все красиво!
Всякий раз как никогда.
Нет в прекрасном перерыва,
отвернуться б, но куда?
Оттого, что он речной,
ветер трепетный прохладен.
Никакого мира сзади —
все, что есть — передо мной.
ЭТО ЖИЗНЬ, ЭТО И СВОБОДА НЕЗНАЮЩАЯ СВОБОДЫ И СТРАДАНИЕ, НЕЗНАЮЩЕЕ СТРАДАНИЯ.
АННА ТРОСИНА
Я в океане из опавших грез переливалась разными цветами.
Размыт был день. Был он предельно четок.
И были мы в каком-то челноке, несущем нас по воле ветра.
Мы не противились ему, лишь мягко подставляли плечи.
И было Утро, был и День, и Вечер.
И лучшей мы уж не искали Встречи, в объятии Вселенском находясь.
А губы наши говорили фразы на непонятном языке, но понимали мы друг друга.
И нежность — верная подруга, ласкала наши берега.
Хрустальным светом был залит пейзаж из наших снов,
И не было их ничего прекрасней.
Лишь легкое скольжение среди ненастья,
Лишь танец нашей тени среди залитых солнцем берегов.
Комната идеально квадратная. У задней стены кровать. Больше никакой мебели нет, комната пустая. Камера под потолком сначала очень высоко, метров 10 над кроватью, медленно опускается пока в кадре не остаётся только кровать и человек на спине.
Женский голос:
Доброе утро Андрей. Как спалось?
— Херово. Гита, кофе мне!
Андрей поднимается и садится на кровать. Камера объезжает его вокруг. Видим затылок. Комната обставлена разной старой мебелью, практически всё пространство у стен заполнено книжными полками с книгами. Перед кроватью столик с дымящейся чашечкой кофе на нём. Деталей интерьера много, но ничего лишнего, валяющегося, ненужного, идеальный порядок и чистота.
— Солнце, хочешь загадку загадаю? Светит, но не греет — что это? Не отвечай, я сам скажу. Это ты, сука!
Андрей подошел к зеркалу на противоположной стене и уставился в него.
Видим Андрея с другой стороны зеркала. Изображение закручивается и удаляется пока мы не понимаем, что комната — это осколок космического корабля, кувыркающегося в космосе, а зеркало — иллюминатор. Корабль отдаляется и на фоне какой-то туманности превращается в точку и исчезает…
Читать дальше →
Молю, Творец, скорей услышь меня –
Уныние терзает душу ныне.
Печален привкус горечи полыни
У каждого мгновенья, часа, дня.
Ищу пути к Тебе. Так зверь в пустыне
Бредет к воде. Ты щит мой и броня.
Врагов корысть и происки кляня,
Напрасно жду тепла средь дольней стыни.
Прости мне грех – надежды не иметь,
Утешь мое – уже почти на треть
Разорванное сердце – сгусток боли.
Судьба раба, чей дух так изнемог, –
Удел давно умершего, не боле.
Вновь к жизни возроди меня, мой Бог!
(по псалму Давида № 142)
Ты свечу зажег.
Словно молнии проблеск,
В ладонях возник.
Я ношусь облетевшим листом
По долине безрадостно снежной…
Помяни меня в Царстве Твоем
Иисусе, печальный и нежный.
Вспомнив лик свой младенческий, прежний,
Мне бы вновь заструиться теплом…
Иисусе, печальный и нежный,
Помяни меня в царстве Твоем.
Мне бы сердцем пожить, не умом,
Простотою, с неведеньем смежной…
Помяни меня в царстве Твоем,
Иисусе, печальный и нежный.
Чистая Дева Мария
Всем печальница грешным Ты,
Пошли мне не мудрость змия,
Но детский талант простоты.
АННА ТРОСИНА
Это – не любовь – прошепчу я себе, гладя твои шелковистые волосы, вдыхая их смолистый запах.
Это – не любовь – скажу я, целуя твои веки с голубоватыми прожилками.
Это – не любовь – прокричу я, утопая в своей нежности, которая сочится и сочится, как сок из разрезанного стебля.
Это – не любовь – пропою я тебе, целуя твои пальцы.
Это – не любовь – заверю я тебя, накрыв тебя своим телом вместо одеяла.
Это что угодно, только не любовь – улыбнусь я тебе, согревая тебя своим жаром в холодную полночь.
Это – не любовь – выдохну я, прижавшись лбом к оконному стеклу, на котором через мгновение появятся фиолетовые цветы, которые я подарю тебе.
Это – не любовь – сладко зевну я, свернувшись клубочком на твоих коленях.
Это – не любовь – засмеюсь я, и янтарный дождь освежит твое гибкое тело.
Это – не любовь – выдохну я, прикрыв тебя от ветра.
Это – не любовь – облегченно вздохну я и соскользну в пропасть от одного твоего прикосновения.
Это – не любовь – успокою я себя, всю ночь протирая тебя прохладным полотенцем, пока ты мечешься в тисках простуды.
Это – не любовь – напишу я тебе и оставлю ключи на полочке в прихожей, и захлопну за собой дверь, тихо-тихо, чтобы не разбудить тебя, ведь ты спишь так чутко, Любовь моя…
В Японии на полях можно увидеть не просто круги, а большие рисунки. Причем, оставили их не инопланетяне, а обычные Японские фермеры.Трудолюбивые и еще, по всей видимости, творческие японские фермеры из городка Инакадате выращивают из разных сортов цветного риса живые картины в стиле укиё-э.
— Ну?.. – спросил дракон.
— …Тридцать пять, тридцать шесть, – рыцарь загибал пальцы уже по четвертому кругу, – О! Вон еще один на сивом мерине прется… Итого ровным счетом – тридцать семь!
— Забей, – буркнул ящер, продолжая меланхолично подремывать в глубине пещеры.
— Там внизу – тридцать семь сэров, публично уличающих тебя в трусливом нежелании покинуть логово и принять вызов на честный бой, а ты говоришь «забей»?! – вскинулся рыцарь.
— Ну да. Именно это я и говорю. Могу для разнообразия добавить еще что-нибудь.
— Например?
— Например – плюнь.
Читать дальше →