Творчество

Старый дворник дядя Вася улицу метёт
Быстро, ловко и умело. Сразу видно, спец.
Спорится в руках работа, хорошо идёт,
Но никак работе этой не придёт конец.

Дядя Вася – академик дворницких работ.
Тридцать лет метёлкой машет. Опытный эксперт.
Чистоты дворов хранитель. Молодец, но вот
Важных богословских знаний не было и нет.

А семинарист Артемий на скамье сидит,
Пачку чипсов доедает с вкусом чеснока.
Наизусть псалмы все знает, складно говорит,
Но рот чипсами заполнен и молчит пока.

Дожевал Артемий, кинул пачку на газон
И понёс он слово божье в некрещёный мир.
Вспомнил: дядя Вася – дворник некрещёный он.
У него ещё есть дочка – банковский кассир.


Читать дальше →

Я сказал, что душа не больше, чем тело,
И я сказал, что тело не больше, чем душа,
И никто, даже Бог, не выше, чем каждый из нас для себя,
И тот, кто идет без любви хоть минуту, на похороны свои
он идет, завернутый в собственный саван,
И я или ты, без полушки в кармане,
можем купить всю землю,
И глазом увидеть — стручок гороха
превосходит всю мудрость веков,
И в каждом деле, в каждой работе юноше
открыты пути для геройства,
И каждая пылинка ничтожная
может стать центром вселенной,
И мужчине и женщине я говорю: да будет ваша душа
безмятежна перед миллионом вселенных.
И я говорю всем людям: не пытайте о Боге,
Даже мне, кому все любопытно, не любопытен Бог.
(Не сказать никакими словами, как мало тревожит меня
мысль о Боге и смерти.)
В каждой вещи я вижу Бога, но совсем не понимаю Его.
Не могу я также поверить, что есть кто-нибудь чудеснее меня.
К чему мне мечтать о том, чтобы увидеть Бога яснее, чем этот день?
В сутках такого нет часа, в каждом часе такой нет секунды,
когда бы не видел я Бога,
На лицах мужчин и женщин я вижу Бога,
и в зеркале у меня на лице,
Я нахожу письма от Бога на улице,
и в каждом есть Его подпись,
Но пусть они останутся, где были, ибо я знаю, что, куда ни пойду,
Мне будут доставлять аккуратно такие же во веки веков.
…
Я понял, что быть с теми, кого любишь, — довольно.
Быть окруженным красивою, любопытною плотью, которая
смеется и дышит, — довольно,
Проходить средь людей и касаться любого из них, и легко на
минуту обнять мужскую или женскую шею, — чего мне еще!
Большей радости я не прошу, я плаваю в ней, как в море…

Я поэт Тела, и я поэт Души,
Радости рая во мне, мучения ада во мне,
Радости я прививаю себе и умножаю в себе, а мучениям я даю новый язык.
Я поэт женщины и мужчины равно,
И я говорю, что быть женщиной — такая же великая участь, как быть мужчиной,
И я говорю, что нет более великого в мире, чем быть матерью мужчин.
Я пою песнь расширения и гордости,
Довольно унизительных попреков,
Величина — это только развитие.
Ты опередил остальных? ты стал президентом?
Ничего, они догонят тебя, все до одного, и перегонят.
Я тот, кто блуждает вдвоем с нежной, растущей ночью,
Я взываю к земле и к морю, наполовину погрузившимся в ночь.
Читать дальше →

Ребенок сказал: «Что такое трава?» — и принес мне полные горсти травы,
Что мог я ответить ребенку? Я знаю не больше его, что такое трава.
Может быть, это флаг моих чувств, сотканный из зеленой материи — цвета надежды.
Или, может быть, это платочек от бога,
Надушенный, нарочно брошенный нам на память, в подарок,
Где-нибудь в уголке есть и метка, чтобы, увидя, мы могли сказать чей?
Или, может быть, трава и сама есть ребенок, взращенный младенец зелени.
А может быть, это иероглиф, вечно один и тот же,
И, может быть, он означает: «Произрастая везде, где придется,
Среди чернокожих и белых людей,
И канука, и токахо, и конгрессмена, и негра я принимаю одинаково, всем им даю одно».
А теперь она кажется мне прекрасными нестрижеными волосами могил.
Кудрявые травы, я буду ласково гладить вас,
Может быть, вы растете из груди каких-нибудь юношей,
Может быть, если бы я знал их, я любил бы их,
Может быть, вы растете из старцев или из младенцев, только что оторванных от материнского чрева,
Может быть, вы и есть материнское лоно.
Эта трава так темна, она не могла взрасти из седых материнских голов,
Она темнее, чем бесцветные бороды старцев,
Она темна и не могла возникнуть из бледно-розовых уст.
О, я вдруг увидал: это все языки, и эта трава говорит,
Значит, не зря вырастает она из человеческих уст.
Я хотел бы передать ее невнятную речь об умерших юношах и девушках,
А также о стариках, и старухах, и о младенцах, только что оторванных от матерей.
Что, по-вашему, сталось со стариками и юношами?
И во что обратились теперь дети и женщины?
Они живы, и им хорошо,
И малейший росток есть свидетельство, что смерти на деле нет,
А если она и была, она вела за собою жизнь, она не подстерегает жизнь, чтобы ее прекратить.
Читать дальше →

Распахнуты Руки,
Но никак не обняться …
Кровь на кресте…

Погода необычайна,
О чем-то напоминает.
Это — ее тайна.
Кто ее понимает?
В окне чудеса творятся,
К нему подхожу, робея.
Боюсь, что начну растворяться
В том, что назвать не умею.

Как выращивать ребенка?
Это надо делать тонко — Взять младенца и в горшочек
Как цветочек посадить,
Поливать его спросонок,
Не менять ему пеленок — Глядь, извилиной сыночек
Начал бойко шевелить.
Читать дальше →

Обостряются духа черты.
И душа с изумлением видит,
Как под кровом её теплоты
К свету свет прорастающий идет.

Сквозь ржаной перегной доброты,
Задушевности мягкую внешность
Прорезает асфальта пласты
Стебелька раскалённая нежность.

Вытесняя птенцов из гнезда,
Распахнёт воспалённые вежды,
И уж как себя дальше ни тешь ты —
Тот зелёненький клювик листа
Развернёт тебя древом надежды,
Длиннопалым растеньем креста.

Да пребудет со мною любовь и вино!
Будь, что будет: безумье, позор – всё равно!
Чему быть суждено – неминуемо будет,
Но не больше того, чему быть суждено.

Нищий мнит себя шахом, напившись вина.
Львом лисица становится, если пьяна.
Захмелевшая старость беспечна, как юность,
Опьяневшая юность, как старость, умна.