Феликс
@Felix

Долгая ночь, короткое утро и бесконечный день Ивана Петровича.
Прожив 55 лет, Иван Петрович считал себя совершено здоровым человеком. Мелкие недомогания не в счёт. Жизнь была милостива к нему, и поэтому визит к врачу по пустячному поводу, небольшой боли, возникающей после еды в области поджелудочной, никак не предвещал беды. После осмотра молодой врач как-то странно засуетился, послал на рентген, а потом выписал направление к онкологу. Всю ночь Иван Петрович не спал. Он периодически подходил к зеркалу в ванной, смотрел на свое большое, дородное тело, щупал живот, пытаясь найти опухоль. Пальцы вминались в мягкие мышцы, заползали под нижние рёбра, прощупывали каждый сантиметр и бессильно обмякали, ничего не найдя. На круглом лице с большим носом, пухлыми губами, широким лбом и узким девичьим подбородком попеременно сменялись выражения. Пробегающая мысль придавала лицу то скорбное, то спокойное выражение. Маска испуга сменялась маской надежды. Иногда казалось, что Иван Петрович сейчас заплачет, а иногда по лицу пробегала чуть безумная улыбка. Черные, изрядно поседевшие волосы были взлохмачены, карие глаза блестели. В голове со скоростью курьерского поезда проносились мысли. Строились и разрушались грандиозные замыслы, возникали планы безболезненной смерти, путешествия в Индию, перехода на сыроеденье, продажи квартиры и лечения на эти деньги в Германии или Израиле.
Утром, так и не сомкнув глаз, он побрился и, не сказав жене Ирине куда направляется, отправился в больницу.
Приговор врачей был оглашён с безжалостной простотой. И в переводе с медицинского означал «жить осталось очень недолго, но очень мучительно». Рак поджелудочной железы в последней стадии. Лечить и оперировать бесполезно.
Выйдя из обшарпанных деревянных дверей онкологического отделения областной больницы города Н., Иван Петрович почувствовал дурноту, голова закружилась, ноги стали мягкими и неживыми, на руках выступил холодный пот. Пройдя несколько шагов, он присел на скамейку. В глазах потемнело, а
Читать дальше →

«Я знаю, я всё знаю, но мне от этого не легче!»- простонала я.
«Так что же ты хочешь»?
«Исчезнуть»
«Для этого надо быть»
После его слов я почувствовала полный паралич. Всепоглощающая безнадёжность затопила всё моё существо. Не осталось ни мыслей, ни чувств, ни ощущений. Чистейшее ничто, осознающее самоё себя. В этом ничто появилась точка света и начала стремительно расширяться. Пространство сверкало и переливалось. Световые сферы, зигзаги молний, вспышки взрывались фейерверками, сплетались в узоры и вновь распадались. Раскаты невидимого грома сменялись пением флейты, пиччикато скрипок, разрывались хоралами органа. У меня вновь появилось тело, и я чувствовала, как по рукам, ногам, позвоночнику, как бешеные табуны, неслись волны горячей энергии. Световые потоки сплетались в двойную спираль, каждый фрагмент этой спирали тоже был спиралью, состоящей из спиралей, все они вращались по и против часовой стрелки. Чувство всезнания переполняло меня, казалось, я знаю ответ на любой вопрос, но вопросов не возникало. В памяти всплывали картинки событий, людские лица, огни пламени. Я тонула, сгорала, погибала на бесчисленных войнах, умирала в реанимации, рожала детей, отрезала головы, путешествовала в космосе, строила солнечные парусники, была мужчиной и женщиной, писала картины, сочиняла музыку, гадала на человеческих внутренностях. Годы проходили в течение секунд, века длились минуту.

Добавил пролог в свой рассказ читать на
Читать дальше →

Ловушка тем страшней,
что нет цепей и клеток.
Нет камер, палачей,
Паролей и ответов.
Не ясно есть ли плен,
Неведома свобода,
И не увидеть стен,
Не вычислить их кода.
Бежишь, бежишь, бежишь…
И вновь на том же месте.
И завершая жизнь,
Не обретаем чести.
Свободы не найти,
Тому, кто сам ловушка.
Так пусть горят пути,
И празднует игрушка.
Пластмасса не горит,
А дерево пылает.
С кем Яхве говорит?
О том, огонь лишь знает.

Тени слепили нам призрачный ад.
Времени глина пропитана светом.
Ветер несёт за последний закат,
К свету прощенья и свету ответа.
Ветер проказник, безжалостный шут.
Если ты мёртв, похоронит прилежно.
Те же, кто живы, сквозь ветер идут,
В этом покой и последняя нежность.

«Я видел исконную червонную черноту Творения и выдержав её присутствие, внимал её гласу. Это пречистая чернота Бога, священная тьма Божья. Неважно знать её сокровенные имена. Неважно допытываться до её утаённых имён. Только знание этих имён не одаривает мудростью. Важна мысль, рождённая от её (исконной червонной черноты Творения — А.Р.) безмятежного созерцания и причащения к ней».

Читателя гонят и преследуют по пятам неумолимые авторские вопросы. Каждое положение рождает серию новых вопросов. Это — серия возможностей, но ни одна из них не достоверна, не окончательна. Идет исследование версий, но это не игра противоположностей, это скорее аналитика Аристотеля, чем диалектика Гегеля или Платона. Центр тяжести образует проблема предопределённости, рассмотренная в теологических системах ап. Павла, св. Августина и Кальвина, и проблема неподлинности — двусмысленная идея Майи. Свобода оказывается на другом полюсе, недоступном для роботизированных и зомбированных кукол, и полюс этот недоступен в универсуме Майи:

«Мир мирует только как Майя и в ней человек человечествует только куклой, големом. Боги проявляют себя посредством Майи, сами боги становятся Майей. Теофания, как амайя, какой бы ужасающей и величественной она не была, явившиеся боги суть часть Майи и сама Майя. Иначе и быть не может в этом странном мире. Великая истина доносится до сего мира посредством лжи и если не эта ложь, истина останется неизвестной…. Чистейшая и тончайшая мистика в любую секунду может превратиться в бессмыслицу и это тоже особенность Майи. Дисциплинированному и поднаторевшему в беспрерывных молчаливых исканиях уму, это суждение сразу станет понятно, а те, для кого Бог является оправданием собственной немощи в познании и внутренней нечистоты, это суждение на всю жизнь останется непонятным.»

Получается замкнутый круг. Однако автор не обещал легких ответов. Он вообще не обещал никаких ответов. Автор расчистил авгиевы конюшни современной академической не-мысли, сентиментального
Читать дальше →

Жизнь, проживает меня,
Как игра своего героя.
Шут, бубенцами звеня,
Играет куклой рябою.
Шут, песнь песней поёт,
И куклу сливает с куклой.
Куклу на казнь ведёт,
Игру, представляя мукой.
За занавеской дня,
Тьма укрывает куклы.
Шут, что играл меня,
Спит в коробчёнке утлой.

В этом мире есть лишь одно постоянство,
Всё неизбежно пройдёт.
Пусть демиург преисполнен коварства,
Пусть он гуляка и мот.
Мы его ставка, а время рулетка,
Нас проиграли не раз…
Бритва, петля, или ром и таблетка…
Вот и опять в первый класс.
Всё повторится, всё будет иначе.
Так Кто же играется мной?
Мы будем, смеется, а после заплачем.
Игра остаётся игрой.