@relsam

Тогда я вдруг понимаю, что само мое намерение — спонтанно; что мое контролирующее я — “эго” — представляет собой творение моего неконтролируемого или естественного я.

Сегодня мне задали вопрос — «Любовь как вспышка света, а нам бы научиться видеть, чувствовать и пребывать в этом свете. Она имеет огромную силу, поэтому и ослепляет. Как пребывать в этой любви и свете?»

Этот вопрос достаточно актуален для того, чтобы ответ вынести на общее обсуждение.

Вопрос — «как пребывать в любви и свете?» исходит из ума, бесконечно конфликтующий с тем, что его не устраивает. А это уже механизмы оценок, сравнивания и определений. Инструменты выживания. Вы не можете научиться пребывать в свете потому, что вы состоите из любви и света. Вы не можете попасть туда, где уже находитесь, а то, что ощущается как вспышка, это всего лишь состояние, проявленная мысль как и любая другая, которая приходит и уходит в пространстве вашего осознания.
Почему человек вовлекается в игру форм и образов, вот в чем вопрос. Мы все живем через идеи, вложенные обществом, в котором вынуждены конкурировать и заявлять о своем существовании через «образ себя», и со временем прогрессируем только во сне своих надуманных ценностей, через призму которых и смотрим с печалью на то, что считаем потерянным и чему надо заново учиться. Пока вы себе задаете подобные вопросы, вы фактом своего желания продолжаете подпитывать идею о «самом себе».
Не надо при этом впадать в крайности и начинать обвинять себя, с настойчивостью примиряя роль жертвы, как многие привыкли это делать. Перенося личностную оценку с внешнего на внутреннее, вы все еще находитесь в двойственном восприятии мира, в то время как ваша истинная суть, состоящая из любви и света, не дуальна, не определяет и не дробит. У великого суфийского поэта Руми есть замечательные строки:
«Я жил на грани безумия, желая познать причины, стучал в дверь. Она открылась. Я стучал изнутри!»
Чтобы пребывать в любви и свете, порою достаточно просто осознать, что вами не является. В этом случае идея о не свободе и о том, что со мной что-то не так, начинают распознаваться только как идея и ничего более.
Мы есть бесконечный процесс Любви. Истина, теряющаяся в пространстве квантового мира. Видящие из света, через которых Жизнь осознает саму себя. Многомерная осознанность в теле Бога… И все же, слова бессильны, чтобы выразить нашу единую бессмертную суть. То, кем мы всегда были и будем, несмотря на бесконечную игру форм и образов...

есть практический метод, для изменения «настроя мозгов». И метод этот — обыкновенное внушение и самовнушение.

Художественное мышление японцев

Характер художественного мышления в Японии определялся буддийской традицией. Отметим его основные черты:
склонность к недосказанности, незавершенности, что подразумевало, символизировало продолжение, неостановимость жизни, бесконечный процесс Превращения
идеал очарования как попытка запечатлеть бесконечную ускользаемость, насладиться мгновением
некатегоричность — мир в своей изменчивости вмещает в себя все, ничего не отвергая и не исключая
созерцательность
знаки и символы — все закодировано, все надо расшифровывать
не изучение Мира, а его переживание
непрямое, иносказательное воспроизведение реальности через метафору, сравнение, гиперболу.
Красота как эстетическая категория для японцев заключалась в мимолетности, неповторимости. Движение души, взгляд, игра света и тени, игра красок. Красота по-японски — не в вещах самих по себе, а в их комбинациях, плетущих узор светотени. Японский художник может рисовать на песке, на воде, на асфальте. Такой рисунок живет недолго, но он вполне удовлетворяет и художника, и зрителя, которые успели увидеть и насладиться изображенным мгновением. «Некрасивое недопустимо», только красивая вещь (не сама по себе, а в сочетании с другими вещами, поставленная в нужном месте в нужное время суток) может быть истинной. По мнению японцев, в природе нет некрасивого, надо просто научиться разглядеть красоту. Красота есть добро, она есть во всем и везде, а что красиво — то хорошо. Окакура Какудзо увещевал иностранцев, не понимавших поведения и ценностей японцев: «Дайте нам спокойно потягивать наш чай и любоваться бамбуковой рощей в бликах полуденного солнца, прислушиваясь к журчанию родника и шороху сосен, которые чудятся нам в бульканье котелка. Позвольте нам испытывать наслаждение от мимолетности и чарующей бесполезности вещей».
Любопытны предпочтения традиционных японцев к цвету вещей. Яркому, цветущему предпочиталось темное, скрытое (как острым вещам — тупые, бурным переменам -спокойствие, шумным сборищам — уединение). У основоположника даосизма Лао Цзы изначальна Тьма, через которую пробивается свет. Тьма — это глубочайший смысл, запрятанный Божественный Свет, который дано увидеть только мудрецам.Изначальная Тьма внушала даосам не ужас, а надежду, так как в ней брезжил Свет.
В быту японцы предпочитали темную посуду, полумрак в доме, темную одежду, даже темный мармелад.
Дзэнчичироо Танизаки в эссе «Похвала тени» поясняет: «Я не хочу сказать, что мы не любим вообще ничего блестящего, но мы действительно отдаем предпочтение тому, что имеет глубинную тень, а не поверхностную ясность. Это тоже блеск, но с налетом мути, которая неизбежно вызывает в представлении лоск времени, — безразлично, будет ли это натуральный камень, или же из искусственного материала сделанный сосуд. Впрочем, выражение „лоск времени“ звучит несколько сильно — правильнее было бы сказать „засаленность руками“… мы действительно любим вещи, носящие на себе следы человеческой плоти, масляной копоти, выветривания и дождевых отеков.». Танизаки называет этот цвет «цветом давности». Он пишет, что прелесть темной — кричневой или черной — традиционной лакированной посуды «немыслима без одного привходящего условия: темноты». Поскольку традиционный дом в Японии покрывался огромной крышей, чтобы защитить жилище от палящих лучей солнца и от сильных потоков дождя, — внутри дома царил полумрак. «Мы предпочитаем неяркий свет, цвет сумерек всяким украшениям — на него никогда не устанешь любоваться». Тень вносила настроение таинственности, будила фантазию. «Мы, люди Востока, — пишет он далее,- создавая „тень“, творим красоту в местах самых прозаических».