Творчество

Белый нежный снег на красных ягодах.
Вдыхай аромат зимы!
Уйди в самое сердце холода.
Почувствуй эту боль, ее неизбывность.
Прими, что эта боль будет в тебе всегда.
Войди в душу этой боли.
Окунись в нее.
Взгляни ей прямо в глаза! Не отворачивайся!
Замри. Дыши. Это жизнь.

Анна Тросина

Когда Бог наш Твореньем пресытился и задремал,
когда чуждые силы просочились в наш Мир из других
смежных, бывших или соседних Миров Мирозданья,
стали они проникать и селиться в расщелинах Мира,
стали расщелины эти расти и сдвигаться пласты,
между тем Вседержительный Бог стал задремывать чаще,
и совсем, наконец, отошел от забот о Твореньи
на седьмой или сорок седьмой, или тридцатитысячный День.
Попеченье о Мире тогда перешло на небесных богов,
начались между ними о первенстве споры, война
завершилась победой одних над другими и был
восстановлен порядок, но вскоре был снова разрушен,
боги сменяли богов, и боги боролись с богами,
забывали заботу о Мире, о себе лишь радея −
о своих наслажденьях, властью над Миром тщеславясь.

Зло пришло в этот Мир через смертных людей,
поселилось в их сердце в форме раздора и мрака,
демоны и асуры в Мир вступили из сердца людей,
рос мир асуров и демонов и разрастался,
позже он разделился на два независимых слоя –
асуров и демонов Мрака, наконец эти два этажа
оплотнились и создали сообща Анти-Бога,
Сатаной еще люди его называют и Иблисом также, −
воплощеньем азарта, невежества и эгоизма.

Разделились и люди на верхних, срединных и низших,
Низшие над людьми захватили контроль,
правят Миром людей они. Размежеванье
происходило и в мире асуров и в мире богов:
часть богов превратилась в коварных асуров,
часть асуров о Мире заботится стала, меж тем
Сатана прибирал все Творение Бога к рукам.

Вот картина, которая в Мире сложилась сегодня:
Анти-Бог с ордами диких демонов и асуров
правит Миром, выполняя работу по его разрушенью –
такова его роль, а мотивы его – тщеславие и эгоизм.
Мир стремительно движется к хаосу и катастрофе,
Скоро Сунья поглотит его своей Черной дырой.

Зло и добро также требуют верного истолкованья:
что есть добро, и какое значение имеет
зло в нашем Мире, ответы на эти вопросы
прямо зависят от фазы, в котором наш Мир
пребывает – растет или разрушается он.
Для растущего
Читать дальше →

Йогин Миларепа

дождь барабанит в автобуса стёкла,
пробка субботняя. медленно едет.
темень вечерняя, улицам мокро,
чую в назначенный срок не доедет.

вот ситуация. взять чертыхнуться?
и погневиться, пешком де быстрее.
или же просто в окно улыбнуться,
и обождать, так, пожалуй вернее.

кто, куда едет, планы и встречи.
трафик дорожный не пунктуален.
рулит движением с виду беспечно
некто, кто в целом не принципиален.

свята спонтанность во взаимосвязи.
люди в автобусе нервно бормочут,
капает дождь, отмывая от грязи,
а рядом малыш беззаботно хохочет…

И всё так же, уходя в себя, я продолжаю рисовать птиц…
И иногда, заглядывая в зеркало, я замечаю, что сам – не больше, чем неудачный набросок птицы, написанный рукой неизвестного мастера на скомканном клочке случайной реальности...!
(Аль Квотион)

Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя
в ослепительно белых коридорах, где плёщут
фонтаны света,
я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его
с тебя, как корку со шрама,
я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,
спящими в дожде.
Я не хочу, чтобы ты имела какую-нибудь форму, была
именно тем, что начинается после твоей руки,
подумай о воде, или о львах,
что растворяются в сиропе басен,
или о жестах — этой архитектуре из ничего,
зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро — это школьная доска, на которой
я выдумываю тебя, рисую тебя,
тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими
гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою СУММУ, ищу край бокала,
в котором вино, и луна, и зерцало,
ищу ту линию, что заставляет мужчину
дрожать в галерее музея…

А ещё я ЛЮБЛЮ тебя, а на улице идёт ДОЖДЬ и ВРЕМЯ....!
(Х. Кортасар)

Миша из Москвы выезжал редко. Бывал с родителями во Франции, Англии, Таиланде. С классом в Швейцарии.

А вот в России, так уж получилось, не был ни разу. Эту страну он представлял смутно. По рассказам отца, родившегося в Рязанской области. И унылым урокам. То ли истории, то ли географии. По тревожному гулу, который слышался из-за кольцевой автодороги. По каким-то недосмотренным артхаусным фильмам.

Поэтому ожидал, что на первой же загородной станции в электричку ворвутся пьяные дегенераты. Нанесут вина и грязи. Начнут петь и драться.

Но в вагоне было тихо и опрятно. Исчезла из виду Моск­ва. Приближалось уже Ожерелье. Ада не было.

За окном то проглядывало спокойное нежаркое солнце. То моросил нехолодный и даже немокрый как будто дождик.

Смирные речки, сонные посёлки. Уютные кладбища. Никакой бесшабашной шири. Ни дремучих лесов, ни бескрайних полей. Так, поляны, огороды… Настоящая Россия. Невелика оказалась.

Обволакивающая, расслабляющая бедность кругом. Хорошо.

В Ожерелье пересадка. Поезд на Павелец. Вагонов поменьше. Народ пониже.

Здесь пели. Но не для разгула — для пропитания. Негромко и недолго. Два пожилых человека в пехотной форме. Солдатские погоны не шли к их возрасту, вполне полковничь­ему.

Голоса у них были тоже солдатские. Какими кричат на войне. Когда бегут. Не в атаку, а наоборот. Песни явно самодельные — кривые, неладные. Пассажиры поспешно совали им мелкие деньги. Чтобы скорее спровадить в другой вагон.

Когда певцы ушли, три женщины, неподвижно сидевшие напротив Миши, зашевелились. Достали из сумок еду. Каждая что-то доставала и давала двум другим. Хлеб, яйца вкрутую, сыр. Котлеты, шоколад.

Соли ни у одной не нашлось. Старшая, почти старуха, сделала за это выговор младшей. Совсем юной. Видимо, в их таинственной иерархии ответственной за соль.

Женщина средних лет заметила, что без соли лучше. Здоровее. Младшая посмотрела на неё с благодарностью. Старшая с осуждением.

Они были похожи друг на друга. Как будто одна в
Читать дальше →