Творчество

Я — вечно про одно и то же,
Но повторений быть не может.
Не повторился ни один
Листок на тысячах рябин,
Берез, дубов. Не повторенье,
А вечно новое рожденье
Всегда свершается в природе,
Все то же солнце вновь восходит.
И песнь нехитрая моя
Есть непрерывность бытия.

Слышь, пацанчик! Ну-ка подвали сюды.
Кто такой по жизни? Дзен-буддист?
Писанись за дзен-буддиста. Да ну на!.. Гонишь! Чё, в натуре познал пустотную природу вещей??
А мастер кто твой? Шри Япутра? Чёт не слышал за такого…
Лана короче, эта… есть чё осознать? Да ну?? А если найду?
Чёта ты дерзкий какой-то! На-ка тебе коан: как выглядит хлопок одной ладонью?
...(хлоп!)...
ААаа! Пацаны, держи его, он нос мне, походу, сломал!

Вся Природа – это Сон,
Мыслеформы Абсолюта,
Акт божественного чуда –
Весь спектакль играет Он;

Всё живое в этом Сне
Есть лишь часть Его Сознанья,
Проявленье осознанья –
В том числе в тебе и мне;

Кто увидит этот Сон
Как божественное чудо,
Тот узнает как, откуда
Вдруг пришел на Землю он;

Суть познания ясна
Всей Природы, всех Истока,
Также и природы Бога –
Пробужденье ото Сна.
Адвайтин

Раз к мудрецу пришёл мулла.
О мудреце молва слыла--
Вопроса, мол, такого нет,
Чтоб не был на него ответ!

«Я убедиться в том, пришёл,
Что слух сей, правды не лишён--
Нет разницы, вопрос каков,
Уж у тебя ответ готов!»

«Не выдуман тот слух людьми.
А ты — условие прими:
На мой вопрос, коль не ответишь,
Мне – пять таньга! Но и пойми,
Едва вопрос — твой молвит рот,
Я ж, не ответив – дам пятьсот!

Сосредоточь своё вниманье,
Ответы быть должны верны.
Какое будет расстоянье
Планеты нашей до луны?»

Хоть знал мулла свой счёт деньгам,
Расстался он с пятью таньга.
Чтоб нищим не уйти домой,
Решил задать вопрос и свой.

«На двух ногах идёт он в гору,
А, вот спускается — на трёх?»
Тут старцу уж подумать впору,
Коль произнёс нежданно: «Ох!»

Мудрец, хоть дрогнула рука,
Всё ж выложил пятьсот таньга.

Сумев cтоль денег раздобыть,
Мулла собрался уходить.
Но услыхал вопрос вослед--
«Так сам скажи — каков ответ?»

Условие вдруг вспоминая,
(Ведь не отнимешь — «счёт деньгам»)--
«Ответа, хоть убей, не знаю!
Возьми ж скорее — пять таньга!»

Когда свой глаз волшебный Будда открывает — Прозрачный океан
И ясный, и пустой,
Сияет ярко, словно лунный свет,
От снега отразившийся сияет,
Мираж земли и неба исчезает –
Их растворяет поглощающий покой,
Когда Всевышний глаз волшебный открывает.
Адвайтин

Шалтай-Болтай
Сидел на стене.
Шалтай-Болтай
Свалился во сне.
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!

Горы, море, лес
и Я — Созерцатель всего
Что происходит…

Когда моя тоска раскроет синий веер
И сонмы дальних звезд его украсят вдруг — Одним своим лицом я повернусь на север,
Другим своим лицом я повернусь на юг.

Одним своим лицом — одним из тысяч многих
Звездообразных лиц — я повернусь туда,
Где все еще бредет-блуждает по дороге
И ждет меня в пути попутная звезда.

И я увижу лик неведомого Бога
Сквозь сотни тысяч лиц — своих или чужих…
— так вот куда вела бредовая дорога,
Так вот куда я брел над пропастью во ржи!..

* * *

Я больше не буду с сумой побираться
И прятать за пазухой крылья нелепо,
Пора мне поближе к себе перебраться,
Пора мне вернуться в господнее небо.

Пора мне на небо ступить осторожно,
Пора мне коснуться лазури устами…
Пускай мое сердце забьется тревожно, — Я вновь на пороге своих испытаний.

И в небе разбуженного восторга
Шепну я, пришлец, обливаясь слезами:
— Ах, вот она, Бог мой, та черствая корка,
Что я для тебя сберегал в мирозданьи!..
* * *

И если надо засветить свечу
И ею разогнать подземный мрак
Я сам себя однажды засвечу,
Я стану светом в сумрачных мирах
***

Опасен и убог, скитаюсь по дорогам — И все-таки я Бог, и даже больше Бога.

Господь, Тебе нужны моленья и осанна, — Меня укроет куст дорожного бурьяна.

Я видел под кустом твое благое темя — Был камень торжеством, окаменело время.

Не Бог я — болью строк легла моя дорога.
И все-таки я Бог и даже больше Бога.
***
Я не хочу, чтобы меня сожгли.
Не превратится кровь земная в дым.
Не превратится в пепел плоть земли.
Уйду на небо облаком седым.

Уйду на небо, стар и седовлас…
Войду в его базарные ряды.
— Почем, — спрошу, — у Бога нынче квас,
У Господа спрошу: — Теперь куды?..

Хочу, чтобы на небе был большак
И чтобы по простору большака
Брела моя сермяжная душа
Блаженного седого дурака.

И если только хлеба каравай
Окажется в худой моей суме,
«Да, Господи, — скажу я, — это рай,
И рай такой, какой был на земле...»
***
Я не совсем уверен,
Что тебе нужны были твои пышные плечи,
Грудь, поднимавшаяся от вздохов,
Густая корона волос.

Когда все это изрядно поизносилось и досталось могильщикам,
На кладбище осталась счастливая девочка,
Вот она перескакивает с одного могильного холмика на другой;
В руке ее легкий сачок,
Она ловит бабочек, лето, смерть.
***
… Если буду в раю и Господь мне покажется глупым,
Или слишком скупым, или, может, смешным стариком, — Я, голодный как пес, откажусь и от райского супа — Не такой это суп — этот рай — и Господь не такой!..

И уйду я из неба — престольного божьего града,
Как ушел от земли и как из дому как-то ушел…
Ухожу от всего… Ничего, ничего мне не надо…
Ах, как нищей душе на просторе вздохнуть хорошо!..

* * *

Я стою, приготовившись к смерти,
Слышу гул нестерпимый вдали…
Так береза, схватившись за ветер,
Отрывает себя от земли.
* * *

Мельница вертится – Богова, чертова.
Имя мое – не мое, а бессчетное.
Я на земле поселил свои области.
Я на земле поселил свои горести.
Царство стихов основал самозваное…
… Люди, простите меня, окаянного.
***
А следом и я за букашкою слепо
На холст травянистый взойду неумело,
Я тот же пришелец — из персти и неба,
Из божьего духа и грешного тела.

Но я был вперемешку: и с радостью детской, и с горем
Старика-страстотерпца, и был на своем я веку
Всяким образом Божьим, и было порой что-то бесье,
Что-то бесье во мне. Но мечтал я о вольном крыле,
И я все-таки птица, когда я гляжу в поднебесье
И когда забываю, как долго я жил на земле.

Пускай негаданно я умер,
Но ведь придет и воскрешение,
И я скажу, что я безумен,
Себе и Богу в утешение.
***
Процессия никудышных
Застыла у божьих врат…
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.

– Михоэл, – сказал он тихо, –
Ко мне ты пришел не зря…
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.

Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь…
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.

Позволь же и мне с сумою
Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся Мною –
Величье тебе к лицу…

Вениамин Блаженный

ЭХЕ-ХЕ, МЫ ВСЕ ДАВНО УЖЕ ЖЕНАТЫ...


ДРУГ ЧЕЛОВЕКА

Тюрьма за окном, и в квартире тюрьма…
А.Скоринкин

1.

Живу с дьяволицей второе столетье:
Меняется стража, меняются сети,
На чувства живые спустилась зима,
Бюро похоронным сменилась тюрьма,
Лишь сердце горит и поёт из-под снега:
Да здравствует женщина — друг человека!

2.

По дому гуляют не дети, а черти;
Ищу ни покоя, ни воли, а смерти,
Не веря в блаженство, не веря в любовь,
Но мартовский ветер врывается в кровь…
И сердце горит и поёт из-под снега:
Да здравствует женщина — друг человека!

3.

Туманятся очи, хмелеет рассудок,
Мой сон беспокоен, приятен и чуток,
Но чувствую: скоро окончится он,
А с ним и блаженство… Любовь — это сон…
Но сердце горит и поёт из-под снега:
Да здравствует женщина — друг человека!

4.
Кончается сон и кончается эра,
Чернеет над миром крыло Люцифера,
Уходит на небо невеста Христа,
О Страшном Суде возвещают уста…
А сердце горит и поёт из-под снега:
Да здравствует женщина — друг человека!

г. МИНСК

Мария Малиновская

А я топлю в себе щенка…
Идёт отчаянная пляска!..
Топлю тоску: восторг и ласка
Погибли прежде — от пинка.

И бьются, бьются, бьются лапки,
И кверху рвётся голова…
Как я сама ещё жива
С душой безумной старой бабки?..

Топлю щенка… Из-под воды
Ещё как будто смотрят глазки…
Но после это страшной пляски
Останутся твои следы!

Твои следы… да клочья ила…
И всё убила. Я чиста.
И лишь с нечистого листа
Прочтёшь о том, что прежде было.

…А я, дождавшись дня, когда
Во мне утопится старуха,
Прощусь с тобой предельно сухо —
И в третий раз плеснёт вода.

P.S. Написано юной гомельчанкой 17-ти лет…