Ссылки

Легко ли быть Богом? А Ты попробуй. Сначала полюби. Легко любить добрых, щедрых душой, умных, красивых, интересных и талантливых. Хотя бы близких по духу. А Ты полюби тех, кто плюёт в душу, кто плодит низость и бьёт в спину, полюби тех кто предаёт и лжёт.

Полюби, зная, что ничего не изменится, и эти люди не станут лучше благодаря твоей любви. Они сожгут, распнут, даже не добьют до конца, бросив мучиться. А Ты прости. Всё прости и продолжай любить. Искренне, не щадя себя, глубоко, как любят идеал, как матери любят сыновей, как женщина любит мужчину, как скрипач любит свою скрипку, как способен любить только Бог. Когда этого станет мало — распахни грудь. Пусть твоя душа станет проходным двором, для каждой боли, для каждой беды. Для любой судьбы, уже потерянной в бездне времён, или только грядущей.

Любишь? Чувствуешь себя героем? Уже видишь образ светлого мученика, страдающего в любви за всё пропащее человечество?
Выкинь такую любовь на помойку, мазохист, и полюби снова. Вне добра и зла, вне разделения мира на принципы человеческой морали хорошо и плохо, вне сытого счастья зверя и импульсной невралгии боли. В осознании вечной гармонии сущего, лишённого тех ошмёток чувств, которые таскает каждый человек и пытается приделать к каждому камню, каждой травинке и ко всем себе подобным. Выйди за рамки суждения по себе. Начни, пожалуй, с этого, потом возвращайся, расскажу, что делать дальше. И тогда уже Ты мне расскажешь, легко ли быть богом. И поверю я тебе только тогда, когда Ты улыбнёшься и скажешь: «Легко».

Аль Квотион «Слово, которого
Читать дальше →

До свидания, душенька, и помните: прощать, прощать и еще раз прощать! Трижды в день, после еды! Будьте здоровы! Следующий!

— Доктор, здравствуйте!

— И вы будьте здоровы. На что жалуемся?

— Душа болит. Вы ведь душевный доктор?

— Душевный. Фамилия моя такая. И специализация — тоже. А вашу душу что-то ранило?

— Не знаю. Может быть. Я ее как-то не чувствую. Я вообще плохо чувствую. Например, я не умею говорить <люблю>.

— Да? Ну, это распространенное заболевание. Расскажите мне, каков ваш рацион питания.

— Питания? Ах, да. Ну, супы, каши там. Овощи. Мясо — но не каждый день. Ну, я апельсины обожаю, мороженое, конфеты шоколадные тоже люблю.

— Ага! Любите! Значит, умеете говорить <люблю>!

— Нет, вы меня не поняли. Я людям не умею говорить <люблю>.

— Понятненько. Так, милочка. Дышите! Глубже дышите! Да что ж вы так напряглись?

— Не могу я глубже дышать. У меня дыхание перехватывает.

— Так и запишем: не позволяете себе дышать полной грудью. Теперь не дышите. Не дышите: Не дышите: Все, можно. Похоже, у вас это привычное состояние — не дышать?

— Почему? Да я вроде дышу.

— Вот именно, <вроде>. А на самом деле — так, вид делаете. Вы ж боитесь открыться. Вы ж все чувства в себе зажимаете. Не даете им проявляться!

— Ну, это же неприлично, когда чувства напоказ. Я их подавляю в самом зародыше.

— Вот, милочка, и объяснились ваши проблемы с дыханием. Накопили, понимаешь ли, в себе зародышей. Вся грудь забита. То-то вам и не дышится глубоко. Чувства подавлять — это преступление по отношению к себе.

— А как тогда, как с ними поступать?

— Признавать, что они существуют. Называть их по именам. И разрешать им быть.

— Я потом с этим разберусь. Но сейчас я ведь не за этим. Я не умею говорить <люблю>.

— Дайте-ка я вас простучу.

— Ай! Ой! Не надо! Пожалуйста, не стучите! Мне страшно!

— Так, значит, и до страхов ваших достучались. Слава тебе, Господи! Но ведь вам не больно? Чего боитесь?

— Боли боюсь! Не хочу, чтобы больно!

— Воооот: А от чего бывает
Читать дальше →

– Такое бывает иногда – в обед, когда все уснуло в зное. Тогда мир становится прозрачным. Как река, понимаешь? До самого дна видно! Он кивнул, помолчал, потом сказал еще тише: – Там, на дне, лежат совсем другие времена, – на дне, понимаешь? Он опять долго думал, подыскивая слова. Но, как видно, не нашел, потому что заговорил своим обычным голосом: – Сегодня я подметал возле старой городской стены. В ней пять камней совсем другого цвета. Вот так, понимаешь? Он нарисовал пальцем в пыли большое «Т». Склонив голову набок и взглянув на букву, он вдруг прошептал: – Я их узнал, эти камни. Помолчав немного, он добавил: – Это были совсем другие времена – тогда, когда строили эту стену. Много народу там работало. Но были двое, которые взяли да вмуровали эти камни. Знак такой, понимаешь? Я узнал его. Он провел рукой по глазам. Казалось, каждое слово давалось ему с трудом, и когда он вновь заговорил, слова его прозвучали тягостно: – Они совсем по-другому выглядели, те двое, тогда, совсем по-другому. – И он закончил почти гневно: – Но я их снова узнал – тебя и себя! Я узнал нас!
Михаэль Энде. «Момо»

Люди из ближайших окрестностей смеялись над фантазиями Джиги. А иногда говорили, что нехорошо, мол, делает Джиги: за разные выдумки еще и деньги получает. – Но так делают все поэты, – отвечал им Джиги. – А разве туристы ничего не получают за свои деньги? Это уж я точно вам говорю, они получают именно то, что хотят И какая разница, написано ли это все в ученых книгах или нет? Кто знает, может быть, истории в этих книгах тоже выдуманы, только никто уже этого сейчас не помнит. В другой раз он сказал: – А что, вообще-то, правда, что – неправда? Кто может знать, что происходило здесь тысячу или две тысячи лет тому назад? Может, вы это знаете? – Нет, не знаем, – соглашались с ним люди. – Ну так вот! – говорил Джиги. – Чего ж вы тогда уверяете, что мои истории неправда! По случайности все могло так и быть, как я рассказывал. А значит, я чистую правду сказал!
Михаэль Энде. «Момо».

«Есть на свете один важный, но совсем будничный секрет. Все люди к нему причастны, каждый его знает; но только немногие о нем думают. Многие просто принимают его к сведению, ни капли ему не удивляясь. Секрет этот — время. Для измерения времени созданы календари и часы, но от них мало толку, потому что каждый знает, что один час может показаться вечностью и вместе с тем промелькнуть как мгновение — смотря по тому, что за этот час пережито. Ведь время — это жизнь. А жизнь обитает в сердце. »
Никто, казалось, не замечал, что, экономя время, он экономит в действительности совсем другое. Никто не хотел признать, что его жизнь становилась все беднее, все однообразнее и холоднее. Ясно ощущали это только дети, ибо для детей не оставалось больше времени ни у кого. Но время — это жизнь. А жизнь обитает в сердце. И чем больше люди экономили, тем беднее они становились.
Так же, как вы имеете глаза, чтобы видеть свет, и уши, чтобы слышать звуки, так у вас есть и сердце, чтобы чувствовать время. И все то время, которОе не прочувствовано сердцем, потеряно, как краски радуги для слепого или песня соловья для глухого.

Михаэль Зенде
Читать дальше →

Подметая, он двигался медленно, но заученно четко: при каждом шаге он делал вдох и при каждом вдохе — движение метлой по дуге. Шаг — вдох — чирк веником. Шаг- вдох — чирк веником. Иногда перед тобой очень длинная улица, и ты думаешь: она такая бесконечная, что ее никогда не подметешь, вот что у тебя в голове. Он долго молчал, глядя вперед, а затем продолжал: — И тогда ты начинаешь торопиться все больше и больше. Каждый раз, когда поднимаешь глаза, видишь, что отрезок улицы перед тобой не уменьшается. Ты еще сильнее напрягаешься, тебе становится страшно, и, в конце концов, ты выдыхаешься и обессиливаешь. А улица так и лежит впереди. А ты уже ничего не можешь делать. Он некоторое время размышлял над своими словами, потом снова продолжал: — Никогда нельзя думать сразу о всей улице, понимаешь? В голове нужно держать только следующий шаг, следующий вдох, следующее движение метлы. И всегда только следующее. Опять он замолкал, погружаясь в свои мысли, прежде чем заговорить: — Тогда работа приносит радость — это очень важно, тогда ты свое дело делаешь хорошо. И так и должно быть. И снова, после длиной паузы он добавлял: — Вдруг обнаруживаешь, что так, шаг за шагом, вся улица подметена. Даже не замечаешь, как это случилось, и совсем не выдыхаешься. Он утвердительно кивал сам себе и заключал: — Это важно.
Михаэль Зенде.
Читать дальше →

Бескомпромиссный приверженец истины. Долгое время наблюдал жизнь, и со временем начал осознавать, что в созерцательном невмешательстве мудрость, конечно есть, но еще больше ее в следовании естественному ходу вещей и событий во вселенной. Непостижимым образом воля его естества сливается с течением самой жизни, проводником которой он становится.

Наблюдая все явления как есть, ворон освобождается от иллюзий. Рассказывая другим об увиденных истинах, может прослыть за прозорливого ясновидца. На деле же его ясновидение – это простое ясное видение все той же реальности без мысленных шор.

Ложное смирение – стадия птенца, который прячется от жизни в зоне комфорта. Ложная сила – стадия попугая. Его хаотичная активность служит гордыне, и направлена на самоутверждение. Сову на стадии смирения такая мотивация не цепляет, поэтому с сокращением наполеоновских комплексов, снижается и ее личная активность. Сова не прячется от жизни, а принимает все как есть, созерцательно наблюдая за происходящим. Ее смирение – от мудрости, а не от страха перед жизнью.

Истинная сила приходит на стадии ворона. Его активная воля – это смиренное подчинение непосредственному течению жизни, которое парадоксальным образом сливается с личной ответственностью за каждый выбор. Ворон способен отвешивать подзатыльники подсказывать, направлять и активно двигаться не ради самовозвышения, а все также – следуя естественному ходу вещей во вселенной. Этим птицам приписывают мистические качества, почитают их за носителей мудрости и знания.

И.
Читать дальше →

Находится на стадии смирения. Обесценила ценности попугайского этапа, и теперь так внимательно присматривается к жизни, словно видит ее впервые. Перестает винить в своих проблемах окружающих, начинает понимать, что неврозы – это следствие личных нерешенных вопросов, а не вина каких-то «плохих» людей.

«Знает, что ничего не знает», и начинает понимать, что не бывает правильной жизни и правильных истин. Осознает, что каждый имеет право быть собой со своей ложью и своей правдой, каждому нужны свои ошибки, потому что именно так, преодолевая собственные заблуждения, все учатся и взрослеют. Считает, что ошибаться не только нормально, но еще и полезно – иначе не познать гармонии вещей.

Сова опустошает стакан своего мировоззрения, и выбрасывает из головы все философские концепции. Ослабив хватку гордыни, учится жить заново, прислушиваясь к самой жизни.

Теряет вкус к самоутверждению и перестает поучать, потому что начинает осознавать, как на самом деле загадочна жизнь, и как мало мы о ней знаем. Пребывает в состоянии ученика, созерцательно внимающего всем жизненным событиям. Осознает, что только без цепляний за уже имеющиеся знания появляется возможность учиться и расти без сопротивлений.

Если ложное смирение птенца характеризует слабость и пассивность, а ложную силу попугая – сопротивление и самоутверждение, то истинное смирение совы – это здоровый пофигизм приятие и чуткость.

Сова меняет отношение к страхам. Птенец от них прячется, попугай тщательно маскирует под доблести, а сова начинает своим страхам открываться, проживать их и выпускать на волю.

В противовес тоннам тяжеловесных концепций, сова выбирает утонченное почти невесомое осознание текущего положения дел.

И.
Читать дальше →

Находится на подростковой стадии ложной силы. Не любит подчиняться, потому что повиновение ассоциирует с унизительным возвращением к стадии птенца. Имеет свое мнение по всем жизненным вопросам, которое использует для самоутверждения. Свою ложную силу позиционирует как истинную. Большую часть времени носит модные в сфере своего окружения маски, с которыми со временем срастается.

Часто становится циником презрительно насмехающимся над общественными устоями. Так происходит, когда попугай полагает, что стал настолько продвинутым, будто постиг и даже перерос саму жизнь, которая, как он считает, состоит из одних лишь инфантильных птенцовых ценностей, в которые он сам еще вчера свято верил. Иными словами циник, насмехаясь над жизнью, по сути, насмехается над собственной наивностью. А жизни он пока совсем не знает, о чем даже не догадывается.

Чтобы ощутить себя лучше и выше «серой массы», попугай склонен брезгливо рассуждать о том, как глупы и низки окружающие. Он уверен, что знает путь, а заходя в тупик, возмущается наглой глупости жизни, не разделяющей его «великого» знания.

Любит устраивать сатсанги щедро делиться своим мнением, как великим информационным даром. Склонен практиковать типичное свинство под маской гибкости и раскованности. Чужие идеи и мнения, не совпадающие с его «продвинутым» мировоззрением, воспринимает, как глупые иллюзии.

Способен упиваться собственной «уникальностью» всю жизнь. Но однажды, если «повезет», начинает замечать, что непрерывно ходит по замкнутому кругу, где всю жизнь работает за бесплатно на комплекс неполноценности. По этой теме на progressman.ru уже имеется ряд статей под тегом «самолюбие».

На переходном этапе ложная сила попугая уходит – и вместе с ней уходит вкус к той жизни, которой он до этого момента жил. После хорошей ломки, у попугая появляется возможность стать созерцательной
Читать дальше →

Это – стадия ложного смирения. Чтобы снять с себя ответственность за свою жизнь, птенец ищет покровительства у сильной личности, или какой-нибудь высшей силы, способной сыграть для него роль всесильного отца-защитника.

Птенец привержен чужим и потому ложным идеалам, которые сам толком не прочувствовал и не понял. Легко подчиняется, может быть послушным и трудолюбивым, пока верит, что следуя за искусственными ценностям, движется к счастью.

Не любит принимать решения, упорно избегает трудностей, ищет способы укрыться от сложного мира. Любит всевозможные в том числе духовные учения, где находит инструкции к «правильной» жизни, следуя которым, отключает мозг, давит сомнения и всецело отдается во власть победителя лоховода авторитета.

Ложное смирение птенца – это запирание в аквариуме зоны комфорта, где все более-менее понятно, знакомо, где можно спрятаться под толстым одеялом и тихо бояться жизни, наслаждаясь удушающим личность уютом, уподобившись домашнему питомцу.

Птенец любит поныть о том, как нелегка жизнь, чтобы другие уразумели, как велики его «святые» страдания, пожалели и, наконец, догадались, какого высокого уровня уважения он заслуживает.

Иногда птенец ожидает, что за свою скромность он будет замечен, и удостоен всевозможных почестей. Если жизнь упорствует, продолжая противоречить его ожиданиям, птенец становится на путь святого мученика саморазрушения, чтобы доказать миру, насколько тот был к нему жесток и несправедлив.

Со временем, если «повезет» замечает, что счастье все никак не приходит, теряет вкус к жизни, его ценности блекнут, а сухое следование коллективным ритуалам становится принужденно-вымученным. Это переходный этап, на котором птенцу становится все сложнее выжимать из себя энергию на искусственные безжизненные обряды, наигранные церемонии и натянутые улыбки.

И.
Читать дальше →