Советую прочитать. Льва Толстого там есть несколько глав о пробуждении Левина
С той минуты, как при виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое. Организм, разрушение его, неистребимость материи, закон сохранения силы, развитие — были те слова, которые заменили ему прежнюю веру. Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он все равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
С той минуты, хотя и не отдавая себе в том отчета и продолжая жить по-прежнему, Левин не переставал чувствовать этот страх за свое незнание. последние страницы «Анны Карениной», часть 8, главы VIII-XVI, XVIII-XIX (о преображении Левина). Это то что Толстой принял за пробуждение
Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!"
Поговорим сегодня о любви, о сколько слов о ней наговорили. В слова ее запрятав как в могиле. Ее и отрицают сгоряча и признают, ее не узнавая и даже то любовью называя, что медиками лечиться давно. Нет без нее ни ада и ни рая, нет знания, лишь жалкой тени тень. Учитель не возможен без любви и ученик всего лишь раб безумный, когда он без любви к нему пришел. Нет Бога без любви и нет спасенья, она не мысль, а то что создает и мысль, и промежуток в мыслях. Она есть все, что есть и потому ее не называем, любовь и любящий, всегда одна любовь. Любовь себя не знает, узнавание ее убьет, и только труп любви предъявят людям в назидание. Ну что еще сказать мне о любви, слова живые превращая в камень? Не ненависть, она не страсть, не взрыв, не всплеск гормонов дикого соития. Она, звучащий в нас призыв к ЛЮБВИ, за гранью всех наитий, всех знаний, опытов и вер. За все возможные пределы она ведет, так будем смелы. Осмелимся любовь любить, с любовью жить, любовью быть.
Кто не любил, те знают о любви,
А кто любил, те ничего не знают.
Возносятся и корчатся в пыли,
В ночных сомнениях бога постигают…
Пока любовь сверканием меча,
Не разорвет не бывшего оковы,
И сбросив знание с плеча,
К молчанью не найдешь ты слово.
С той минуты, как при виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое. Организм, разрушение его, неистребимость материи, закон сохранения силы, развитие — были те слова, которые заменили ему прежнюю веру. Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он все равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
С той минуты, хотя и не отдавая себе в том отчета и продолжая жить по-прежнему, Левин не переставал чувствовать этот страх за свое незнание. последние страницы «Анны Карениной», часть 8, главы VIII-XVI, XVIII-XIX (о преображении Левина). Это то что Толстой принял за пробуждение
Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!"
А кто любил, те ничего не знают.
Возносятся и корчатся в пыли,
В ночных сомнениях бога постигают…
Пока любовь сверканием меча,
Не разорвет не бывшего оковы,
И сбросив знание с плеча,
К молчанью не найдешь ты слово.