Творец Отец не разделен с твореньем, Распятый сын не разделен с Отцом, Окружены они одним мгновеньем, И дух святой как голубь над венцом. Цепляя смысл нам не постичь незримость, А то что есть лишь тишины той милость.
Весь фокус в том что разделить сознательное и бессознательное не возможно они переплетены поэтому и вирус авторства просто прячется в момент иррациональности но потом атакует с удвоенной силой.
Я упираюсь в черную упругость
Бытийствия
непостижимых сил
И замираю холодом испуга
не постигая
Разноцветья лил.
И как утопленник без груза на лодыжках
Всплываю синим облаком тоски
И выползают из раздутой мышки
Слов заведенные курки.
Их разберут прожорливые птицы
Растащат разнесут на семь углов…
Моих зрачков обугленные спицы
Вонзаются в подбрюшье облаков
Татуировку вбив из черной глуби
Разорванную строчками листа
И кто меня спасет и кто погубит
Когда вокруг лишь моря чистота.
;
Григорию Померанцу идет 95-й год, у него выявлено онкологическое заболевание. В течение последних 10 лет Померанца дважды оперировали по этому поводу. Сейчас врачи не считают возможным и полезным дальнейшие операции. Ситуация осложняется тем, что в результате катаракты Григорий Померанц почти ослеп.
Григорий Соломонович может очень медленно и осторожно передвигаться по дому. В течение дня он или сидит в кресле, накрытый пледом, или лежит в постели. Ухаживает за Григорием Померанцем его жена – Зинаида Александровна Миркина, которой 86 лет. Его посещают также врач и медсестра из хосписа, которая делает перевязку. Померанцу предложено лечь в хоспис, но против этого выступают он и его жена.
При общей физической слабости, мышление у Григория Соломоновича абсолютно светлое и адекватное.
Уход за таким тяжело больным человеком в наше время требует больших расходов. С целью сбора средств на это создан Фонд помощи Григорию Померанцу. Желающие материально помочь Померанцу, могут перевести деньги на один из нижеприведенных счетов:
В таком случае как не выйдя за пределы всех направлений вы можете судить о путях и их плодах. За каждой традицией стоят праведники и герои до уровня которых вам и мне, как муравью до вершин Гималаев. Разве это не высшее высокомерие и Гордыня одним небрежным словом определять истинность дорог на которых миллионы людей ищут Бога.Такой подход к лицу Торквемаде. Его убежденность в собственной правоте освещала темные души ярким светом костров инквизиции.
Да именно этого принципа я и стараюсь придерживаться в собственном творчестве.
Смотри в меня я буду лить тебя
Стеклянной каплей мир наш круглостенный
И гонщики не трогая руля
Проносятся над головами тенью.
Мы лилипуты на пиру богов
Сидим обнявшись в порванном кармане
Выдергиваем перышки из слов
И растворяем серебро в обмане.
Твои колени черепа луны
Что отражают косточек изгибы
И впадины, на них моря видны
И корабли вещающие гибель.
Пернатый змей потребует размен
На золото по весу хрупкой плоти
И мы сольем метал из белых вен
И разлетимся перьями в полете.
Другой виток уносит звук на Русь
В хазарские кибитки синагоги
И не спасет Рим белоперый гусь
Когда на Тору воспылают боги.
И вновь виток, холодный Петербург
Тебя увозят сани на проклятье
Меня чахотка уведет на юг
Там ты другая, хрипами объятий.
Виток виток и в каждом есть война
Твои колени переходят в бедра
Все то что выше это тишина
Ее пронзает звуковая хорда.
Она соединяет «да» и «нет»
Богов Тибета черные колеса
Штурвала ход и старенький портрет
Ласкают пальцы сумрачно и косо.
Вполоборота тени на стене
Колено светит как фонарик белый
А за окном в кисельной тишине
Крадется век, воришка — неумелый.
Распятый сын не разделен с Отцом,
Окружены они одним мгновеньем,
И дух святой как голубь над венцом.
Цепляя смысл нам не постичь незримость,
А то что есть лишь тишины той милость.
Я упираюсь в черную упругость
Бытийствия
непостижимых сил
И замираю холодом испуга
не постигая
Разноцветья лил.
И как утопленник без груза на лодыжках
Всплываю синим облаком тоски
И выползают из раздутой мышки
Слов заведенные курки.
Их разберут прожорливые птицы
Растащат разнесут на семь углов…
Моих зрачков обугленные спицы
Вонзаются в подбрюшье облаков
Татуировку вбив из черной глуби
Разорванную строчками листа
И кто меня спасет и кто погубит
Когда вокруг лишь моря чистота.
;
Григорию Померанцу идет 95-й год, у него выявлено онкологическое заболевание. В течение последних 10 лет Померанца дважды оперировали по этому поводу. Сейчас врачи не считают возможным и полезным дальнейшие операции. Ситуация осложняется тем, что в результате катаракты Григорий Померанц почти ослеп.
Григорий Соломонович может очень медленно и осторожно передвигаться по дому. В течение дня он или сидит в кресле, накрытый пледом, или лежит в постели. Ухаживает за Григорием Померанцем его жена – Зинаида Александровна Миркина, которой 86 лет. Его посещают также врач и медсестра из хосписа, которая делает перевязку. Померанцу предложено лечь в хоспис, но против этого выступают он и его жена.
При общей физической слабости, мышление у Григория Соломоновича абсолютно светлое и адекватное.
Уход за таким тяжело больным человеком в наше время требует больших расходов. С целью сбора средств на это создан Фонд помощи Григорию Померанцу. Желающие материально помочь Померанцу, могут перевести деньги на один из нижеприведенных счетов:
Яндекс-деньги: 410011529952715
Карточка Сбербанка: 5469380038415740
Информация из Контакта vk.com/topic-17459037_27456451
Смотри в меня я буду лить тебя
Стеклянной каплей мир наш круглостенный
И гонщики не трогая руля
Проносятся над головами тенью.
Мы лилипуты на пиру богов
Сидим обнявшись в порванном кармане
Выдергиваем перышки из слов
И растворяем серебро в обмане.
Твои колени черепа луны
Что отражают косточек изгибы
И впадины, на них моря видны
И корабли вещающие гибель.
Пернатый змей потребует размен
На золото по весу хрупкой плоти
И мы сольем метал из белых вен
И разлетимся перьями в полете.
Другой виток уносит звук на Русь
В хазарские кибитки синагоги
И не спасет Рим белоперый гусь
Когда на Тору воспылают боги.
И вновь виток, холодный Петербург
Тебя увозят сани на проклятье
Меня чахотка уведет на юг
Там ты другая, хрипами объятий.
Виток виток и в каждом есть война
Твои колени переходят в бедра
Все то что выше это тишина
Ее пронзает звуковая хорда.
Она соединяет «да» и «нет»
Богов Тибета черные колеса
Штурвала ход и старенький портрет
Ласкают пальцы сумрачно и косо.
Вполоборота тени на стене
Колено светит как фонарик белый
А за окном в кисельной тишине
Крадется век, воришка — неумелый.