Тебя спросить забыли, и ты решил сам спросить: зачем мне всё это? А почему тебя забыли спросить? Корректнее спросить: почему меня забыли спросить, когда впутывали в блудняк? Все всё забыли.Всё- всё, все -все.
Это из серии что если знания нулевые, то можно их бесплатно втюхнУть, всё равно не возьмут, потому что неспособны, но и не купят потому что это фейк, зато движуха налицо, и сострадание и любовь к ближнему и дальнему и Я хороший)
Знания могут продаваться и покупаться, мудрость бесценна, самою большую цену в жизни мы платим за своё невежество, и в этом ракурсе, если вы сможете оценить свою жизнь, двойная цена, это ниочем, если на кону освобождение от иллюзии разделенности, и избавление от чувства что Я или мне кто то что то должен.
))) Одежда – символ тела, – замечает П.Флоренский, а тело – одежда души. Эта метафора распространяется на всю Вселенную: «вся Вселенная есть тело души и самая внешняя одежда ее». Но обретение истинного состояния рассматривается не в деструктивной метафоре «раздевания» – «разоблачения» – срывания телесных покровов с души, а наоборот, в конструктивной метафоре «одевания» – «облачения». Поступенчатое восхождение к Духу Святому
сравнивается с последовательным надеванием благодатных одежд.П.Флоренский цитирует Иосифа Флавия, который одежды, надеваемые первосвященником, сопоставляет: ризу – с образом Земли; пояс – с образом океана, одевающего Землю; два сердоника, – с Солнцем и Луною, нарамник – с образом Вселенной. Грехопадение же, замечает П.Флоренский, в церковных песнопениях сравнивается с обнажением, наготою. Таким образом, нагота в данном случае, вопреки распространенному клише, отнюдь не является символом истинного состояния, а совсем наоборот. А вот состояние
покаяния сравнивается с приобретением духовного одеяния. В
церковных молитвах, – замечает П.Флоренский, – постоянно
упоминается о «ризе покаяния» как об одежде, созидаемой духовным подвигом, или о духовном теле»
Размышления в символике одевания и снятия одежды присутствует в знаменитом сравнении Л.Витгенштейна там, где он сравнивает язык с одеждой мысли. Язык может, подобно «одежде мысли»,«одевать», а иногда и «переодевать» мысль, – замечает Л.Витгенштейн. Далее, следуя этой метафоре, Л.Витгенштейн пытается «раздеть» мысль, снимая с нее одну за другой языковые оболочки.Конечной целью такой процедуры «раздевания» мысли является попытка увидеть, какова она, «голая» мысль, – мысль «как таковая»? После снятия языковых оболочек, – замечает Л.Витгенштейн, – от мысли остается то же самое, что остается от артишока, когда мы снимаем с него все оболочки листьев, пытаясь обнаружить под ними «настоящий» артишок. Иными словами, не остается ничего.
сравнивается с последовательным надеванием благодатных одежд.П.Флоренский цитирует Иосифа Флавия, который одежды, надеваемые первосвященником, сопоставляет: ризу – с образом Земли; пояс – с образом океана, одевающего Землю; два сердоника, – с Солнцем и Луною, нарамник – с образом Вселенной. Грехопадение же, замечает П.Флоренский, в церковных песнопениях сравнивается с обнажением, наготою. Таким образом, нагота в данном случае, вопреки распространенному клише, отнюдь не является символом истинного состояния, а совсем наоборот. А вот состояние
покаяния сравнивается с приобретением духовного одеяния. В
церковных молитвах, – замечает П.Флоренский, – постоянно
упоминается о «ризе покаяния» как об одежде, созидаемой духовным подвигом, или о духовном теле»