легла… и самадхи… лежу и наблюдаю как мое я наблюдает за другим я которое видит сон))) а Я не сплю)))

Глава VIII Свобода. Мятеж. Одиночество. Чистота ума. Принимать себя такими, как мы есть.

Ни муки подавления, ни жестокая дисциплина приспособления к идеалу
еще никого не приводили к истине. Чтобы придти к истине, ум должен быть
совершенно свободен, без малейшем искажения.

Сначала давайте спросим себя, действительно ли мы хотим быть сво-
бодными? Когда мы говорим о свободе, говорим ли мы о полной свободе или о
свободе от чего-то неудобного, неприятного или нежелательного? Нам бы хо-
телось освободиться от болезненных и неприятных воспоминаний, мучительных
переживаний, но сохранить те наши идеологии, формулировки и отношения,
которые могли бы дать нам удовольствие, принести удовлетворение. В то же
время удержать одно без другого невозможно. Ибо, как мы видели, удо-
вольствие неотделимо от страдания. Поэтому каждый из нас должен решить,
хотим ли мы быть полностью свободными. Если мы скажем, что хотим этого,
(Продолжить)
тогда мы должны понять природу и структуру свободы. Является ли свободой,
когда вы свободны от чего-либо, от страдания, от какого-то рода тревоги?
Или свобода по сути своей нечто совсем иное? Вы можете быть свободными от
ревности, скажем, но не является ли эта свобода реакцией, и, следова-
тельно, вовсе не свободой? Вы можете быть свободны от догмы, что довольно
легко сделать, проанализировав и отбросив ее прочь, но мотив освобождения
от догмы может быть по-разному обоснован, ибо он может быть продиктован
желанием освободиться лишь от той догмы, которая перестала быть модной
или удобной. Или вы можете желать освободиться от национализма, потому
что верите в интернационализм или сознаете, что просто нет смысла продол-
жать цепляться за эту глупую националистическую догму, с ее знаменами и
прочим вздором. Такую догму вы можете легко отбросить прочь. Или вы може-
те выступать против какого-либо религиозного или политическом лидера,
обещавшего вам свободу в результате дисциплины или восстания, но имеет ли
такой рационализм, такое логическое умозаключение что-либо общее со сво-
бодой?

Если вы говорите, что свободны от чего-то, это просто реакция, ко-
торая вызовет лишь другую реакцию, с новым приспособлением и новой формой
господства. Таким путем вы можете составить целую цепь реакций, каждое
звено которой вы будете принимать за свободу. Но это не свобода, это лишь
продлевание видоизмененного прошлого, за которое цепляется ум.

Современная молодежь, как всякая молодежь, находится в состоянии
мятежа против общества. Это само по себе хорошее явление. Но мятеж — это
не свобода, а реакция, и эта реакция создает собственный шаблон, в плену
котором вы оказываетесь. Вы думаете, что это нечто новое, но это не так.
Это старое на новый манер. Любой социальный или политический мятеж неиз-
бежно возвратится к доброму старому буржуазному настроению.

Свобода приходит только тогда, когда вы видите и действуете. Она
никогда не бывает результатом мятежа. Видение есть действие. И такое
действие происходит мгновенно. Когда вы видите опасность, тогда нет ника-
кой умственной деятельности, никакой дискуссии или колебания. Сама опас-
ность побуждает действовать, и поэтому видеть — значит действовать, быть
свободным.

Свобода — это состояние ума. Не свобода от чего-то, но ощущение
свободы, свободы сомневаться и ставить вопросы по отношению ко всему, и
поэтому в ней столько силы, действенности и энергии, что она сразу отбра-
сывает все формы зависимости, рабства, приспособления, подчинения. Такая
свобода означает бытие в полном одиночестве, наедине с самим собой. Но
может ли ум, воспитанный в определенной культуре, настолько зависимый от
окружения, своих собственных наклонностей, когда-либо обрести свободу,
которая представляет собой совершенное одиночество и в которой нет ни ру-
ководства, ни традиции, ни авторитета? Это одиночество есть некоторое
внутреннее состояние ума, которое не зависит ни от каких стимулов или
знаний и не является результатом опыта или умозаключения. Большинство из
нас внутренне никогда не бывают одинокими наедине с самим собой. Мы все
знаем, что значит быть изолированным. Когда возводишь стену вокруг себя,
чтобы не подвергаться ударам, не быть уязвимым, и когда культивируешь
непривязанность, что является другой формой страдания. Или когда живешь в
некоторой идеологии, призрачной башне из слоновой кости. Бытие наедине с
собой — это нечто другое. Вы никогда не бываете наедине, потому что вы
полны воспоминаниями, обусловленностью, вашей болтливой суетой вчерашнего
дня. Ваш ум никогда не бывает ясным из-за вздора, который он накопил.
Чтобы быть наедине с самим собой, вы должны умереть для прошлого; когда
вы один, совершенно один, когда вы не принадлежите ни семье, ни нации, ни
культуре, ни определенному континенту, у вас возникает чувство бытия вне
всех. Человек, который полностью один, наедине с самим собой, обладает в
этом смысле первозданной чистотой, и эта чистота освобождает его ум от
печали.

Мы несем в себе груз того, что было сказано тысячами людей, груз
воспоминаний обо всех бедах. Отбросить это полностью — значит быть одино-
ким. А ум, пребывающий в одиночестве, не только чист, но и молод — не с
точки зрения времени или возраста, но молодой, ясный, живой в любом воз-
расте, и только такой ум может видеть то, что есть истина и что не может
быть выражено в словах.

В этом одиночестве вы начинаете понимать необходимость жить наедине
с самим собой, таким как вы есть, а не таким, каким, по вашему мнению, вы
должны быть или являетесь. Видите ли, если вы можете смотреть на себя без
какого-либо трепета, фальшивой скромности, без всякого страха, оправдания
или осуждения, именно это и значит жить наедине с самим собой, таким, ка-
ков вы есть в действительности. Вы начинаете понимать нечто, когда живете
с этим в тесном соприкосновении. Но в тот момент, когда появляется при-
вычка к этому, привычка к вашей тревоге, зависимости или к чемуто еще, вы
больше с этим не живете. Если вы живете на берегу реки, через несколько
дней вы уже больше не слышите журчания воды; если в вашей комнате висит
картина, которую вы видите каждый день, то через неделю вы перестаете ее
замечать. То же происходит с горами, долинами, деревьями, то те самое — с
вашей семьей, вашим мужем, вашей женой. Но чтобы жить с чем-то таким, как
ревность, зависть или тревога, вы никогда не должны привыкать к ним, ни-
когда не должны с ними примиряться. Вы должны проявить к ним внимание,
как заботились бы о только что посаженном деревце, стараясь уберечь его
от солнца и от бури. Вы должны относиться к ним с заботой, не осуждая и
не оправдывая, — только так вы начнете любить их. Когда вы на что-то нап-
равляете свое внимание, вы начинаете его любить. Это не значит, что вы
испытываете любовь к состоянию зависти или тревоги, как это бывает у мно-
гих людей. Это, скорее, означает, что вы испытываете любовь к наблюдению
за ними. Итак, можем ли мы, вы и я, жить с тем, чем мы являемся в дейст-
вительности, зная, что мы тупы, завистливы, полны страха, считаем себя
способными на огромную любовь, чего на самом деле нет, легко поддаемся
лести и скуке, можем ли мы жить со всем этим, не принимая и не отвергая,
просто наблюдая это без того, чтобы впасть в меланхолию, депрессию или
эйфорию?

Теперь зададим себе следующий вопрос: может ли эта свобода, это
одиночество, это вхождение в контакт со всей целостной структурой нашего
общества, может ли все это придти со временем? То есть, может ли эта сво-
бода быть обретена как результат постепенном процесса? Вполне очевидно,
что нет, ибо как только вы включаете время, вы порабощаете себя все
больше и больше. Вы не можете стать свободным постепенно. Это не является
делом времени. Следующий вопрос таков. Можете ли вы осознать эту свободу?
Если вы говорите: < свободен>, то вы уже не свободны. Это похоже на то,
как человек говорит: < счастлив>. В тот момент, когда он говорит: <Я
счастлив>, он пребывает в воспоминании о чем-то, что уже прошло. Свобода
может придти только естественно и легко, не в результате страстного жела-
ния, жажды и стремления к ней. Вы не обретаете ее также, создавая некий
образ свободы, какой она, по-вашему, должна быть. Чтобы придти к ней, ум
должен научиться воспринимать жизнь, которая есть необъятное движение, не
будучи связан временем, потому что свобода пребывает вне поля сознания.

ariom.ru/litera/krishnamurti/krishnamurti-03/contents.html

Ayurveda выложила такой хороший материал наших монахов отечественных.
Может быть стоит вынести старчество тоже как одно из «направлений». Жалко будет, если это затеряется в её личных блогах.

При достижении подросткового возраста у молодых дед-морозов начинает краснеть нос и ломаться голос. Днем их тянет собирать всякую всячину в полотняные мешки, а по ночам — бегать по квартиром спящих друзей-не-дед-морозов и втихую эту всячину им раздаривать. Но эти удивительные метаморфозы вовсе не беспокоят юношей, равно как не беспокоит их и вопрос просветления — ибо такова особенность их дед-морозового рода, что каждому из них вскоре суждено раствориться в великом сказочном и извечно едином Деде Морозе, которого до сих пор никто не видел, но именно поэтому он и существует…

Монах Симеон Афонский Что такое Любовь?

Что такое Любовь?
Любовь — это Сказка. Чудеса Божии – это мир чудесной Сказки, той Сказки, Которую Бог рассказывает Своим детям… Сказка Любви…

Что такое Любовь?
Любовь — это большая Правда. Из маленьких правд большую Правду не создать, ибо большая Правда не состоит из маленьких правд.

Что такое Любовь?
Любовь — это Простота. Любовь – это очень просто, но мы утратили нашу простоту и стали сложными, поэтому нашей сложности непросто понять эту простоту Спасения.

Что такое Любовь?
Любовь — это Неизвестность. Сначала мы боимся неизвестного в себе, а когда оно открывается в нас как Любовь, мы понимаем, что эта Любовь непостижима.
Читать дальше →

Аль-Газали Книга, избавляющая от ошибки
… Передо мной раскрылась и та истина, что подобно тому, как тело имеет здоровье, благодаря которому оно находится в благополучном состоянии, и болезнь, содержащую в себе причину его погибели, сердце также может быть беспорочным и здоровым (а спасение получит «лишь тот, кто пришел к Аллаху со здравым сердцем») и иметь болезнь, из-за которой оно может погибнуть на веки вечные, включая и потустороннюю жизнь, — как сказал Всевышний: «В их сердцах — болезнь».
… пророки — это те, кто лечит заболевания сердца. Польза, которую приносит разум, и сфера его действия ограничиваются тем, что он указал нам на это. Разум дает показание о своей вере в пророчество и о бессилии своем постигнуть то, что постигается лишь пророческим оком, — о бессилии постигать так, как мы постигаем вещи, беря их в свои руки. Мы полагаемся на пророчество подобно тому, как слепые полагаются на своих поводырей, как озадаченные больные отдают себя в руки сострадательных врачей. Вот досюда и простирается сфера деятельности разума, коему недоступно то, что лежит за этими пределами, но доступно лишь понимание того, что предписывается ему Врачом.
… ибо уверовать в пророчество — значит признать утверждение о том, что за рациональным познанием имеется такая ступень познания, на которой раскрывается око, дающее возможность постигнуть особые объекты, не доступные для разума так же, как постижение цветов не доступно для слуха, постижение звуков — для зрения, постижение умопостигаемых вещей — для всех чувств.
… Мудрый человек должен поступать так же, как заклинатель змей. Заклинатель не должен прикасаться к змее в присутствии своего малолетнего ребенка, если он знает, что ребенок будет подражать ему, возомнив себя заклинателем. Наоборот, ему надлежит внушать своему ребенку осторожность, подавая для этого личный пример и не прикасаясь к змее в его присутствии. Далее, мудрый человек должен следовать примеру заклинателя змей и в таком отношении: после того, как искусный заклинатель, взяв в руки змею и отделив у нее териак от яда, извлекает из него териак и обезвреживает яд, он может, не скупясь наделить териаком всякого, кто в нем нуждается. Ученый должен поступать так же, как проницательный меняла, разбирающий монеты. Последний, запустив руку в кошель своего клиента, извлекает оттуда чистые золотые монеты, отбрасывая фальшивые и поддельные, после чего он может не скупясь наделять полноценными монетами всякого, кто в них нуждается. Далее. В душе человека, нуждающегося в териаке, может возникнуть к нему чувство гадливости, когда тот узнает, что териак извлечен из змеи — из этого скопища яда. Такому человеку необходимо растолковать, в чем дело. Равным образом бедняк, нуждающийся в деньгах, может оскорбиться, когда ему будет предложено принять золото, извлеченное из кошеля клиента менялы. В таком случае бедняку надо указать на то, что он здесь проявляет лишь простое невежество — то самое, из-за которого он лишен требуемых им благ. Ему следует разъяснить, что близкое соседство фальшивых монет с полноценными не делает полноценные монеты фальшивыми, а фальшивые — полноценными. Совершенно так же близкое соседство истины с ложью не делает истину ложью, а ложь — истиной.

Отец имама Аль-Газали был бедным и благочестивым человеком, он жил только на то, что зарабатывал своими руками. Он прял шерсть и продавал ее в своей лавке в городе Тусе (ныне город в Иране). Он постоянно посещал алимов и проповедников, общался с ними и оказывал им свою помощь и услуги. Каждый раз, когда он слушал их речи, он плакал и просил Аллаха о том, чтобы Он даровал ему сына, похожего на него. Всевышний Аллах внял его мольбам, и вскоре у него родились два сына, одного из которых он назвал Абу Хамидом Мухаммадом (позднее его стали звать имам Аль-Газали), который впоследствии стал великим ученым, а другого — Абуль Футух Ахмад (он стал одним из известных проповедников). Умер он в 1128 г. Хиджры.
Перед кончиной он поручил воспитание сыновей своему другу, который был суфием, и сказал ему: «Я очень жалею, что не смог достичь знаний, и хочу, чтобы этого достигли оба моих сына. Обучи их любым способом, даже если это будет стоить всего того, что я оставляю им в наследство».
Читать дальше →

Великий шейх суфизма Ибн аль-Араби

Наиболее глубокое философское обоснование суфизм получил в творчестве Абу Бакра Мухаммада ибн аль-Араби (1165-1240), знаменитого философа и выдающегося поэта. Его наследие оказало решающее влияние на последующее развитие суфизма во всех областях исламского мира. Последователи выдающегося философа называли его «Величайшим учителем».
Читать дальше →

… Он есть воплощенность вещей, вещи же определены, хотя различны их пределы, и Он определяем пределами всякого определяемого: нельзя определить вещь, не определяя тем самым Бога. Ибо именно Он струится в том, что именуется сотворенным и произведенным,– а иначе и нет речи о бытии. Он – воплощение бытия; Он – «хранитель всех вещей» самостью Своей, и хранение любой вещи «не тяготит Его». Охранение Всевышним всех вещей есть охранение Им формы Своей, дабы не было такой вещи, что не была бы Его формой. Лишь это верно: в свидетельствующем Он – свидетельствующий, и в свидетельствуемом Он – свидетельствуемое. Мир есть форма Его, а Он есть движущий и осуществляющий дух мира; Он – Большой Человек.
Читать дальше →

Суфийский мистицизм в значительной степени отличается от других культов, называющих себя мистическими. Внешняя религия для суфиев является лишь оболочкой, хотя и подлинной, выполняющей определённую функцию. Когда его сознание преодолевает эти социальные рамки, суфий начинает понимать истинное значение религии.
Утверждают, что принципиальное единство всех религий не признают во всём мире только потому, что большинство верующих не представляет себе, чем в сущности является религия. Она не обязательно должна быть тем, что о ней обычно думают.
В мире суфия есть высшие намерения; для него вещи исполнены значения совсем в другом смысле, чем для людей, сформировавшихся под влиянием подготовки, навязанной им обществом.
Читать дальше →