Александр Каменецкий
@ganesh

На каком-то этапе ищущий превращается в вуайера.
Он постоянно подглядывает и подсматривает за собой через замочную скважину.
Он боится упустить, пропустить малейшее шевеление.
Вуайер без конца обеспокоенно пританцовывает на своем посту.
Не дай Бог, что-нибудь важное проскользнет мимо!
А он возьмет — и упустит!
Вуайер находится в постоянном напряжении. У него тяжелая, нервная работа.
Ведь на самом деле он пытается добиться тотального контроля.
Он просто помешан на контроле. Хотя если прижать к стенке — будет клятвенно утверждать обратное.
Свою манию контроля вуайер красиво называет «исследованием».
Тем не менее, за ней скрывается плохо скрываемое беспокойство. Скорее даже — навзячивая тревога.
Ведь «Автор» силен, и козни его — адский замысел!
Того и гляди, снова проскочит незамеченным. Надо бдить!

Так мало-помалу формируется классический синдром навязчивых состояний. «Поиск» становится чем-то таким, от чего уже невозможно избавиться. Я бы сравнил это со стрелками часов, которые только имитируют течение времени. На самом деле они без конца вертятся по кругу.
В основе же лежит глубинный страх потери контроля и разрушения базового чувства безопасности. Насмерть перепуганный ум начинает обращаться к подсознательным архетипическим моделям. Одна из них — создание ритуалов.
Ритуал, если коротко, — это повторяющееся навязчивое действие. В данном случае это навязчивая слежка за собой, навязчивое исследование каждого движения мысли, каждого чувства, каждого вздоха и каждого пука.
Обнаружение скрытого «врага» приводит к кратковременному облегчению. Следом за которым страх немедленно возникает снова: а что если я упущу его в следующий раз?!
Мысли отчаянно бегут по кругу, словно стрелки часов. Они в состоянии убедительно имитировать «духовный прогресс», но де-факто проделывают постоянно один и тот же нехитрый фокус.
Иногда ум изворачивается и прибегает к альтернативным методам. Один из них — навязчивое философствование.
Называется все это одним простым словом
Читать дальше →

Любой вопрос — даже самый-самый архиважный — возникает УЖЕ из разделенного ума.
Таким образом порождается и исследуется реальность, которой нигде нет, — ибо ее только что создал сам вопрос.
«Существует ли Дед Мороз?»
Ответ на этот вопрос искать уже ПОЗДНО, поскольку он исходит из совершенно иллюзорной предпосылки. Любое доказательство, что дедмороза не существует, абсурдно не менее, чем искренняя вера в него.
Что будет, когда я умру? — вопрошал я недавно. Что тут сказать?
Но дело обстоит еще хуже, чем кажется.
Любой — даже самый мудрый — ответ может быть адресован только самому вопрошавшему, то есть, разделенному уму.
Ведь больше вопросов вообще никто не задает.
Вследствие этого изначальная ошибка умножается надвое. Было два — стало четыре.
Растет геометрическая (или как ее там звать) прогрессия. Нет конца вопросам, нет конца ответам.
Растет и колосится вымышленная реальность. Эго старается понять.
А потом еще и принять!
И даже не в том суть, что понимать нечего. Нечего — это уже слишком поздно.
Правильно говорил Юджи Кришнамурти: Хороший вопрос — это: как мне добраться до Дели?

В городе Шверин, где я живу, полно красивых озер. Мимо одного из таких я часто хожу с работы домой. И смотрю, конечно, на озеро. Что я при этом вижу?
Волны.
Много-много волн. Великое множество самых разных волн.
Вижу ли я озеро?
Нет, никакого озера я не вижу. Хоть какие очки надень — глаза все равно не обманешь.
Волны, волны, волны.
Ей-богу, никакого озера!
Если ветра нет, я вижу тихую, неподвижную поверхность воды. Или, если угодно, отсутствие волн.
Однако если меня спросят, что это такое здесь за вода налита, я отвечу: это Кирпичное озеро (так оно называется).
А что мне сказать еще? Это волны, господин хороший? Так он не поймет и обидится. Будет пальцем у виска крутить.
Кирпичное озеро, конечно, есть. О нем пишут в туристических справочниках, на его берегах стоят дома, и рыбаки ловят рыбу все там же — в Кирпичном озере.
Однако в непосредственном восприятии есть только волны. Ну, или их отсутствие.
Конечно, если подняться в небеса, озеро можно увидеть целиком. А если это не озеро, а, например, море-окиян? Тогда сложнее. Надо лететь в космос, и все такое.
Формально, конечно, озера не существует. Или наоборот: формально, конечно, озеро существует. Сойдет и то, и другое.
Вопрос только в одном: что такое «формально»? Обыщи хоть всю округу, никакого «формально» не сыщещь.
Тем не менее, любой полицейский в этой формальности крайне нуждается.
— Где вы столько наудили, господин такой-то?
— А на Кирпичном озере.
Все понятно. Осталось только в протокол внести. И наказать за незаконную рыбалку.
Если бы полицейский в свободное время увлекался адвайта-ведантой, ему бы пришлось нелегко. Особенно если бы рыболов тоже был адвайтистом.
Потому что некоторые адвайтисты не умеют отличать ментальные феномены от физических и валят все в одну кучу.
Мало того: им надо еще зачем-то непременно разобраться с «тем», кто ловил злосчастную рыбу.
А в жизни — просто.
Вижу: волны. Где с удочкой сижу? На Кирпичном озере. Кто сидит? Я сижу.
Для протокола достаточно. А все
Читать дальше →

Мы ищем только то, что нам уже известно.
То, что не известно, никогда не позовет в дорогу.
Цель поиска абсолютно ясна еще до его начала. Но по разным причинам мы отказываемся это видеть.
Потому что может стать стыдно.
Мы хотим только очень конкретные вещи. Все, что неконкретно, желаний не вызывает. Это можно легко проверить.
Мы хотим следующего:
— удовлетворения потребностей тела,
— безопасности,
— контроля,
— развлечений.
Это все.
Базовые желания никогда не исчезнут.
Они могут быть упакованы в сотню различных оберток, но дела это не меняет.
Смысл поиска — обнаружение этих скрытых желаний и целей.
Больше искать нечего.
Поиск — это пошаговое дезиллюзионирование.
Это выход на свою машинность, встреча с нею лицом к лицу.
Тогда и только тогда (не ранее!) может быть всерьез задан вопрос:
Есть ли «автор» в этой машине?
Только на этой стадии может возникнуть то, что называется «запрос».
Но никак не по причине надрывного страдания сейчас.
Когда все обертки развернуты, поиск завершен.
Следом за поиском идет другая фаза садханы.
О ней я пока ничего не знаю.

Представьте себе следующее:
Вы сидите в глубокой медитации, созерцая, скажем, отсутствие отсутствия.
К Вам подходит Ваш маленький сын, неприятно теребит Вас за рукав и спрашивает:
— Папа, а что ты делаешь?
— Я медитирую, сынок, — отвечаете Вы, стараясь не наподдать маленькому засранцу по его маленькой заднице.
— А зачем, папа?
Что бы Вы ответили?
Пусть Октябренка — это задавание простых и нелепых, на первый взгляд, вопросов. Таких вопросов, о которых «взрослые» просто не думают. Например:
— Зачем мне поиск?
— Что я хочу найти?
— Почему мне это нравится, а это нет?
Октябренок не задает вопросов типа «Что такое страдание?» или «Что есть Истина?» Он мыслит очень конкретными категориями:
— Что это?
— Где оно находится?
— Как туда добраться?
— Можно ли это увидеть и потрогать?
— На что это похоже?
— Зачем это мне нужно?
Это, конечно, очень наивные вопросы, которые вызывают у «взрослых» только снисходительную ухмылку. Словно они действительно знают, что это, где оно находится и зачем это им нужно.
Но Октябренок — не знает! Он хочет исследовать действительность с помощью простейших инструментов. Но они только кажутся простейшими. На самом деле, они очень быстро выводят на те тщательно скрываемые слои, которые «взрослым» взглядом УЖЕ не видны.
— Что я буду с этого иметь?
— Почему я должен верить этому человеку?
— Почему Вы считаете, что эта дорога куда-то ведет?
Октябренок — исследователь. Он хочет выяснить, как это работает. Он берет отвертку и начинает разбирать механизм на части.
— Папа, а что это?
— Это мысль, сынок.
— Папа, а что такое мысль?
Попробуйте ответить на этот вопрос — так, чтобы было понятно даже Октябренку.
Кстати, он довольно настырный малый. С ним не так уж просто.
— Папа, а двойственность — это когда что-то разделилось на части, да?
— Да.
— Папа, а что разделилось на части?
<...>
— Папа, это все игра, да? Как у нас в песочнице?
— Игра, сынок. Очень смешная игра в отдельность.
— Папа, а школа — это тоже игра?
— Конечно,
Читать дальше →

— Извините, как пройти к вокзалу?
— А какой поезд Вам нужен?
— Да неважно. Мне сейчас прямо или налево свернуть?
— Как неважно? А куда Вы едете вообще?
— Какая Вам разница, куда я еду? Я вообще иду. На вокзал.
— Идете, едете — какая разница?
— Что значит — какая разница? Вы знаете, где тут вокзал или нет?
— Ну, знаю.
— И где же он?
— Это, в принципе, недалеко. Все зависит от того, когда уходит Ваш поезд.
— Господи, дался Вам мой поезд! Я, вообще, предварительный билет покупаю.
— Ага? Далеко едем? По работе? Или так, частным образом?
— Далеко. Так мне прямо или налево?
— В принципе, можно и прямо.
— А налево?
— Я Вам еще раз говорю: все зависит от того, когда идет поезд. То есть, Вам быстрее или медленнее?
— Да я в предварительную кассу, черт возьми!
— А, так бы сразу и сказали.
— Я и сказал.
— Очень хорошо, что сказали. Люблю прямых людей.
— О Вас такого не скажешь, ей-богу!
— Это еще почему?
— Ну, прямой человек сразу сказал бы: прямо или налево.
— Я сказал. За что Вы меня оскорбляете?
— Я Вас оскорбляю?
— Ну да. Назвали лжецом — разве это не оскорбление?
— Я сказал: о Вас не скажешь, что Вы — прямой человек.
— А какой я, по-вашему?
— Не знаю. Может, Вы мне таки скажете, как на вокзал пройти?
— Вы не знаете — вот и я не знаю! До свиданья. Что за люди пошли: слова ни скажи, сразу
Читать дальше →

Вчера я задавал себе вопрос: зачем я занимаюсь поиском?
Я утверждал, что ответа не знаю, но я притворялся.
Я знаю ответ.
Он очень прост.
В глубине души я надеюсь, что мое индивидуальное сознание (проще говоря, я) вследствие пробуждения пройдет невредимым сквозь врата смерти и сохранится после того, как это тело будет разрушено.
Больше никакой особенной мотивации у меня нет.
Однако если Учение утверждает, что никакого индивидуального «я» нет даже сейчас, то после смерти, предполагаю, случится просто нечто вроде впадения в сон без сновидений.
Рубильник выключен — и все!
Если это действительно так (верить во что-то другое пока нет оснований), возникает следующий вопрос:
Зачем вообще нужен поиск?
Ответ приходит примерно следующий:
Для улучшения качества жизни!
Немножко меньше нервотрепки, неможко больше позитивных эмоций, немножко шире взгляд на вещи, немножко гибче поведение… и все??
Получается, что все. А что еще?
Если и для просветленного Мастера, и для меня грешного по истечении срока будет попросту тупо выключен рубильник — какая разница, чем заниматься в этой жизни?
Какая разница — практиковать ли учения пробуждения, достижения или релакса? Или зарабатывать деньги, заниматься творчеством, сексом или просто сидеть на стуле?
Ведь смерть и посмертие — это единственный веский критерий!
Все религии твердо обещают индивидуальное посмертие. Иначе кто бы вообще пошел в храм, в мечеть, в синагогу или в буддийский монастырь?
Буддисты и христиане весьма достоверно его описывают. Просто репортаж с места событий.
Но если это в действительности совсем не так, любое духовное занятие теряет свою значимость на корню!
Улучшение качества жизни достигается миллионом способов. Включая алкоголь и наркотики. А пробуждение, выясняется, не прибавляет телу здоровья и уж никак не защитит от мучительного умирания от рака. Фактов достаточно.
Отсутствие страданий, оказывается, тоже невозможно. Равно как и долговременное счастье.
Тогда зачем все это??
Чем таким
Читать дальше →

На столе — два апельсина.
Один спелый и свежий, другой — гнилой.
Какой из них я выберу? Ответ ясен — если, конечно, за спиной не стоит латиноамериканский патриот гнилых фруктов с автоматом наперевес.
Чтобы предпочесть свежий апельсин, мне не требуется ни философий, ни учений, ни концепций. Все просто и ясно.
На столе — только один апельсин. И он — гнилой.
Если присутствует малейшая возможность его не есть, я этого в жизни не сделаю. В худшем случае я побегу пешком в магазин на другом конце города и куплю свежий.
Здесь тоже нет никакой необходимости в философии и мистике.
Даже если придется напрячься, цель полностью оправдывает средства. Как минимум, теоретически.
Проблемы возникают только с третьим вариантом.
Когда на столе — один апельсин, он гнилой, и его придется есть.
Например, потому, что по несчастливому стечению обстоятельств выбора нет.
Здесь мне требуется уже как минимум моральная поддержка. Потому что апельсин — ну совсем уж гнилой.
Вот тогда настает черед философий и религий. Они объясняют мне, например, что апельсин нереален или я нереален, или что на все воля божья и прочее.
Гнилой апельсин от этого не перестает быть гнилым, но настроение как-то улучшается.
Правда, однако, состоит в том, что есть его в данном случае придется так или иначе — хоть с философией, хоть без.
По существу, она не нужна даже здесь. А если и нужна, то выполняет только одну-единственную функцию: помочь мне съесть отвратительный гнилой плод.
Не перестаю удивляться этому неожиданно открывшемуся
Читать дальше →

Посмотрев внимательно вокруг себя и в себя, я решил задать себе те самые вопросы, которые не решался задать очень долго. Вот они, эти вопросы:

Чего я, собственно, ищу?
Избавления от страданий? Нет. Это очень похоже на правду, но не правда. Чего же тогда? Ультимативных переживаний? Было бы неплохо, но тоже мимо. Покоя? Нет, я не люблю покой — по крайней мере, в больших объемах. Собственно, в этих объемах он мне и не знаком. Одним словом. я совершенно не знаю, чего я ищу. Есть сильная инерция в сознании, которая побуждает копать дальше. Откуда она? Зачем она? Не знаю. Не является ли она обыкновенным неврозом навязчивости, сверхценной идеей? Может быть, может быть.

Не является ли это все лекарством от скуки?
Весьма возможно. Пожалуй, больше всего на свете мне отратительнна она — скука. Когда ум зависает в раздраженно-голодном ожидании: ну, что мы будем делать дальше? Дальше следует поиск пищи. За последнее время я понемногу потерял интерес ко многим вещам, которые раньше казались интересными и важными. Главной темой стал поиск. Когда подступает скука, ум мгновенно переключается на поиск и увлеченно «жует» его. Однако это совершенно механический процесс, действительно очень напоминающий жевание. Когда я пытаюсь усилием воли оградить ум от поиска, довольно скоро возникает «голодный бунт». Это имеет все черты наркотической зависимости. К чему ведет зависимость? К еще большей зависимости.

Нашел ли я за все это время нечто важное?
И да, и нет. Я нашел много идей и представлений, которые кажутся мне важными. Однако при всем этом они не перестают быть идеями и представлениями — т.е. просто мыслями. В уме (и при помощи ума) можно найти только мысли. А другого инструмента просто нет. Таким образом, любой поиск уже изначально обречен на неудачу — стоит ему только начаться.

Изменилась ли за это время моя жизнь?
Не очень. Я научился ловко манипулировать идеями и подстраивать свои ощущения под них. Я утратил веру в некоторые идеалы, которые принято называть
Читать дальше →

Друзья, хорошие новости!
Принимать вообще ничего не нужно!
Принятие (или приятие, один черт) — это фэйк. Это концепция, за которую не нужно держаться, а еще лучше — просто забыть о ней.
Сколько сил мы тратим на попытки принять то, что в данный момент отвергается!
И пытаемся при этом подсластить пилюлю тем, что, дескать, неприятие тоже принято.
Как говорится, «принято существованием в момент появления».
Зачем так сложно париться?
Есть принятие — ну, есть. Есть не-принятие — ну, есть.
Появляется тот, кого это волнует, — ну и что?
Ведь в уме без конца что-то появляется и исчезает.
Но нечто неприятное, отвергаемое, мы упорно пытаемся подогнать под шаблон и ищем там хоть какой-нибудь позитивчик.
Кончается это все упорными попытками «принять». Не мытьем, так катаньем.
Завернуть какашку в блестящий фантик и отчитаться перед собой об успехах:
Ну, что я говорил? Принято!!!
ПРИНИМАТЬ ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ НУЖНО!
Говно — это говно, конфета — это конфета.
Их никогда не выйдет скрестить в пользу конфеты.
Слава Богу, что я проснулся этим утром, в голове бардак, и мысли пролетают всякие разные.
Слава Богу, что не надо за ними бегать с топором и «принимать».
Слава Богу, что я могу чувствовать, мыслить и жить.
Приятие — это простое «слава Богу!»
Очень простое — ну совсем без
Читать дальше →