Когда копаешь колодец,
В какой то момент появляется вода.
И она грязная, мутная, но это уже вода
И от нее исходит свежесть и появляется радость
Что скоро…. Но муть появляется и появляется…
Еще много боли, еще много лжи, фальши…
Что делать?..
Копаю дальше.
Я мечтаю застать тебя ночью,
На балконе, заросшем побегами дикой травы,
В тишине заглянуть в твои вечно холодные очи,
И увидеть в них звезды, которые так далеки,
Пусть вокруг все умрет,
Все сольется с бездонностью черного неба,
Поздней осенью пусть закружатся по ветру листки,
А потом все утихнет, и хлопьями белого снега,
Нам на плечи садятся снежинки, которые так холодны…
Я мечтал, чтобы целых сто лет отделяли
Нас с тобой от других, непонятных таких же людей,
Чтобы мы на заросшем балконе стояли,
И не видели смерти, и не слышали стука дверей,
Я мечтал, чтобы ты была главной загадкой,
На которую я никогда не нашел бы ответ,
Я мечтал позабыть обо всем без оглядки,
И за эту секунду отдать целый свет.
Я мечтал, но потом ты куда-то внезапно исчезла,
Я молчал, но заросший балкон опустел,
Только ветер свирепо свистел в полу-выбитых ставнях,
Ты куда-то исчезла, а я не успел.
В остывшем костре, где с обрывками света, я выпил до дна то что было в душе, и сев на отставший вагон -до рассвета, смотрел на горящие точки в окне. Я понял что это все сон –без ответа, мне вторило эхо в пустой голове, а мысли, глотая слюну, незаметно оставили след на воде. Среди отражений цветастых букетов, пестрящих сомнений, рекламных брошюр я вышел на станции, скинул штиблеты и в теплое море нырнул.
Впереди открывается большое-пребольшое поле неповторимых и немыслимых возможностей, огромное-бескрайнее синее, уходящее в бездну грез небо, облака, клубящиеся своей грандиозной неповторимостью, необычайно яркие цветные картинки, меняющие переливающиеся грани сюжетов сна, очень яркие лучи солнечного диска, отраженные от поверхности северного ледовитого океана.
Громоздкий железнодорожный вагон набитый до отказа металлоломом, старыми матрасами с торчащими в разные стороны пружинами, с плюшевыми мишками, деревянными игрушками, петушками и петрушками начал движение по миллиметру в год по ржавым рельсам, свидетелем чего стал выскочивший, легче тени июльского тополиного пуха, искринки детской несерьезности, из под колес неожиданный выдох: а дальше что?
А дальше снова вдох.
Из глубины небытия родился звук в конце времен и возвестил начало дня, и свет от тьмы был отделен. Поведал свет о тайне тайн, сокрытой до поры в ночи, и бездну без краев и дна его пронизали лучи. Для чистых сердцем — соловей, прекрасной розы аромат, для темных сердцем — рык зверей, страдание, кромешный ад.
Во мне и солнце, и луна, бесстрашна я и трепещу, природы двойственной накал меня заставит взять пращу. Я руку в сумку протяну, достану камень из нее, и смело выйду на войну, на Голиафа самого. Ведь это он — мой первый враг, создавший двойственноcть ума, и я должна рассеять мрак, чтобы закончилась война. Богиня утренней звезды вражду рождает и любовь. Там где любовь — звенят мечи и бесконечно льется кровь. Тогда, как истинной любви совсем не свойственна война, она на части не дробит — соединяет все она. Со свистом рассекая тьму, мой камень точно в цель летит, предвосхитив конец уму. Мой враг поверженный лежит.