Это не практика, это любимое занятие.

Я ложусь в постель, прячусь хорошенько под одеялом … (а еще лучше в теплой ванне). Внимание полностью уходит внутрь… куда его и так постоянно тянет… к Любимому-дорогому, ко Мне. Мысли рассеиваются, уходят. В центре «меня» нащупывается я-мысль. И вот она мееедленно сползает в сердце… Все замирает, и распространяется сладчайшее блаженство. Встреча Папы и Чмо. Папа так сильно желает подарить ему всю свою любовь… а дитя в этой любви так нуждается… что они сливаются воедино. И наступает единение, слияние, блаженство… тотальная изоляция, абсолютный кокон, тотальное и сладчайшее «нет» всему, что вовне. Только Ты и Я… Мы… Одно… Мы спрятались настолько, что вот-вот исчезнем. Нас не достать. И это то, чего я действительно хочу. Не ради кайфа, а вот что называется «от души».

А вот когда «папа» осознанно (!) направляет внимание наружу, в душе немедленно раздается громкий детский плач. Точно и едко сказал Дракон: «Чмо осталось без присмотра». Там, снаружи, неуютно. Тянет назад, вовнутрь, в тепло, к Родному. Опекать его, быть с ним и, если удастся, в очередной раз слиться с ним воедино. Тогда хорошо, тогда все в порядке…

Но это ведь вряд ли то, чему учил Рамана,
Читать дальше →

Сегодня на сайте я комментировал несколько вызывающе. Увидел, что этим провоцировал противостояние.
Прошу прощения.

В этой песне о жизни не будет конца
Не услышать ее тем, кто спит без лица
Ну а тем, кто обманчиво, кажется жив
Я сыграю ее, только треснул мой гриф
И гитара разбита и струны висят
Но и этому тоже я искренне рад
Не могу я играть так хотя бы спою
Эту песню о жизни мою и ничью
Но мой голос хрипит под гарротою дней
И я петь не могу, от того веселей
Что не рук и не ног и не глаз и не губ
У меня не осталось лишь сморщенный круп
Мой одетый в сюртук пляшет танец побед
Кто увидит его, если лиц у нас нет?

Вcтречаютcя раввин и Моня.
— Моня, ну шо ты все у шинку с гоями пьянствуешь? Шел бы до нас у синагогу — та забыл бы ту свою горилку назавжды.
— Пан раввин, так если б так у шинок не тянуло, я б с той вашей синагоги и не вылазил!

Что ты спросил? Какая душа у кота?
Не знаю… Но думаю, что как у людей,
Большая, Светлая и на всех котов Одна.

Что? Какие у котов глаза?
Не знаю… Наверное как у людей,
Глубокие, что не достанешь до самого дна.

… что? Есть ли кот у меня?
Есть… наверное… был… не знаю теперь…
Отец звонил, говорит Тимы нет…

… уж третьего дня…

— Вам наверно такая музыка не нравится, может быть включить радио? – спросил таксист девушку и нажал на педаль газа.
В салоне звучала «Улица роз» группы «Ария». Водителем был усатый пятидесятилетний мужчина.
— Да нет. Оставьте Арию.
— О, вы знаете Арию? – удивился таксист.
— А что тут такого?
— Ну, в наше время девушки слушают другую музыку, — обрадовался водитель возможности поболтать и повернул голову к девушке.
В динамиках зазвучала группа «Rainbow».
— О, у вас и Рэйнбоу есть? – встрепенулась весело девушка.
— А вы и Рэйнбоу знаете??!!! – почти закричал старый меломан.
— Ха, — улыбнулась девушка, — я и на концерте «Deep Purple» была в Краснодаре!
— Я тоже на нем был!!! – в полушоковом состоянии простонал мужчина.
Что тут началось… Дарье — так звали девушку- было приятно блеснуть своими познаниями в рок музыке. Таксисту было приятно и за не совсем пропащее молодое поколение, и за возможность обсудить любимую музыку.
Начали с «Child in Time» с Гилланом. Перешли к Глену Хьюзу, Тёрнеру и Дио. Препарировали Роберта Планта, Оззи Осборна и многих других, насколько хватило дороги. Прощались почти друзьями.
Вечером Дарья на работу вызвала такси — ее машина была на приколе, а обтирать своим розовым пальто пыльные маршрутки не хотелось — вышла на улицу и увидела серебристый Хёндэй с утренним меломаном за рулем. Открывая переднюю дверь, она улыбаясь спросила:
— Ну что, начнем с Рэйнбоу?
— О! Ноу!!! Интересно, где вырастают такие девушки? – округлил глаза таксист, — обязательно расскажу сегодня своей жене.
— Смотрите, аккуратней! — Дарья поправила прическу, которая и так была идеальной.
— Да не, нормально, у меня сегодня праздник души!
И забухал сабвуфер, и зазвучали знакомые рифы. И… как мало нужно для
Читать дальше →

ТО, ЧТО ПРИНИМАЕТ СЕБЯ ЗА Я-МЫСЛЬ, И ЕСТЬ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ФЭЙК.

Оно не может существовать без «меня», поскольку нуждается в постоянном подтверждении себя через «другого», и этот другой — «я». Вот оттуда просачивается эта базовая фрустрация, этот страх остаться без «другого», без собеседника — перед зеркалом, которое отразило бы лишь очевидное не-существование глядящего.

Стоит снова и снова вчитываться в эти гениальные строки:

Ужас одиночества, отсутствия отражения в зеркале, отсутствия тени, отсутствия двойника. Это ужас стойкого оловянного солдатика, который вдруг обнаружил, что балерина, которую он полюбил за прекрасную одноногость, имеет две ноги… Это и страх самого себя, страх внутреннего зеркала, ужас раздвоения личности в сугубом одиночестве. Что увижу я, если осмелюсь вглядеться вглубь самого себя? Дьявол или облезлая мышь, что страшнее? Этот страх Моего Я порождает создание и воссоздание Я-Другого — вечно присутствующего и жаждущего своего Иного — отсутствующего двойника.

«Маленькое чмо» жаждет настоящей любви, но не получит ее НИКОГДА, поскольку тот, на кого оно так уповает, — не только нереален, но и сам нуждается в ком-то, чтобы
Читать дальше →

Когда я говорю о множестве взглядов на ТО ЧТО ЕСТЬ…
Я всегда говорю об относительных взглядах…
А когда речь идет об Абсолютном Взгляде…

Это не еще «один взгляд» соотносящийся с ними…
Это прозрение к Природе каждого взгляда…
Это прозрение, что все относительные взгляды — АБСОЛЮТНЫ!..

«На днях одно юное существо спросило меня, каково быть старой. Я несколько растерялась, поскольку не считаю себя старой. Увидев мою реакцию, существо страшно смутилось, но я сказала, что вопрос интересный, что я обдумаю его и сообщу свои выводы. Старость, решила я, это дар. Сегодня я, пожалуй, впервые в жизни стала тем человеком, которым всегда хотела быть. Нет, речь не о моем теле, конечно! Иногда это тело вызывает у меня отчаяние — морщины, мешки под глазами, пятна на коже, отвислый зад. Часто меня шокирует старуха, которая обосновалась в моем зеркале, — но переживаю я недолго. Я бы никогда не согласилась обменять моих удивительных друзей, мою замечательную жизнь, мою обожаемую семью на меньшее количество седых волос и на плоский подтянутый живот. По мере того как я старею, я стала к себе добрее, менее критичной. Я стала себе другом. Я себя не корю за то, что съела лишнее печеньице, за то, что не убрала постель, за то, что купила эту идиотскую цементную ящерицу, в которой я абсолютно не нуждаюсь, но которая придает такой авангардный оттенок моему саду. Я была свидетелем того, как многие — слишком многие — дорогие друзья слишком рано покинули этот мир, еще не поняв, не испытав великую свободу, которую дарует старость. Кому какое дело, если я читаю до четырех часов утра и сплю до полудня? Я сама с собой танцую, слушая замечательные мелодии пятидесятых годов, и, если мне иногда хочется поплакать над ушедшей любовью, что ж, поплачу. Я пройдусь по пляжу в купальнике, который еле удерживает располневшее тело, если захочу, я кинусь в океанскую волну, несмотря на полные жалости взгляды со стороны юных существ, одетых (раздетых?) в бикини. Они тоже состарятся. Иногда я бываю забывчивой, это правда. Впрочем, не все в жизни достойно запоминания — а о важном я вспомню. Конечно, за эти годы мое сердце было разбито не раз. Как может не разбиться сердце, если ты потерял любимого, или когда страдает ребенок, или даже когда любимую собаку сбивает машина? Но разбитые сердца и есть
Читать дальше →

Вчера лег спать. Приснился сон, что я на дискотеке, приснилась Оля Флорет и Бамбука, больше никого не помню. С утра пошел в церковь, потому что из Италии к нам в Захолустье привезли мощи Николая Чудотворца. Очень понравилось, церковь при женском монастыре, монахини старые в капюшонах… Ух, разорвало меня…