Может, это состояние жизненности избегается потому, что исходя из него кое-какие вопросы, которые считались уже закрытыми и разрешенными, снова окажутся открытыми. А может и нет.
На самом деле это может ужасным показаться, но возможно что с нее не сняться. Боль так или иначе связана с чем-то, и кажется, будто это что-то гораздо важнее, чем сама эта боль. Но можно и сказать, что оно было создано этой же самой болью как хоть какая-то попытка, шанс, возможность ее разрешить. Боль уже есть, и ищется объект, который поможет ее убрать, или хотя бы успокоить. Так эти объекты наделяются какой-то важностью, как способные как-то повлиять на эту боль. Это вроде бы срабатывает, но тогда позже, при восприятии этих объектов, снова отсылается назад к этой боли. Она настолько сильна, что будут выдумываться любые вещи, даже совсем не кажущиеся изощренными, чтобы была хоть малейшая надежда на разрешение. Так, похоже, возникает всё что угодно, как нечто большее, так как слишком сильна потребность в жизни, любви, ненависти, полноте. Без этого вообще как будто непонятно, как жить, слишком завораживающе. Но пожары, взрывы и короткие замыкания тоже красивые и завораживающие, однако от них и люди гибнут, и что-то разрушается. Надо иметь недюжинные силы, чтобы просто, как говорят, остаться в этом, не пытаясь срулить куда-то в сторону, придумывая новые объекты и способы разрешения вопроса с этой болью. Либо осознать, что несъедобное несъедобно, но это и представить себе трудно.
Смотреть на возникающие образы, ощущения и утверждения, на само возникновение, в идеале как на таковые, не интерпретируя. Если не получается, то хотя бы выяснить, возникновение какой именно мысли вызывает боль, и вспомнить состояние до начала череды ее возникновений.
Тут важно, что именно видится. Точно ли оно именно то, каким видится, что именно это такое.
Извиняюсь, если не поможет.
Тут важно, что именно видится. Точно ли оно именно то, каким видится, что именно это такое.
Извиняюсь, если не поможет.