Дионисийская игра
Ее нам не понять урока
Пока крестом горит гора
для Арамейского пророка.

Да он воскрес свершив свой дух
печатью запечатав небо
в него уверовал пастух
И попросил «дай отче хлеба»

Дай хлеба нам а не игры
Не винограда сон бурлящий…
Безумный бог давал миры
Разумный уложил всех в ящик.

Да там тепло, любовь и свет
Но веры трепетные блики,
Смывает Стикс водою лет
И оживает бог великий.

Он смертным не дает ответ
И рвет козлов на пепелище
Но истин только черный свет
Он не для тех кто духом нищий.

Тот кто воскрес узрел его
Все остальное ложь и благость
Смотреть привыкни в ничего
И только в этом будет радость.

И только в ней найдешь ответ
Что не дает нам бог великий,
В таком ответе смысла нет
В нем все вопросы только блики.

Безумен бог, безумен пир
Кричат менады и сатиры
Больным козлом трепещет мир
И истекает черным жиром.

Я пел с Творцом
И был я песнь Творца,
Она во всем творении звучала,
В ней яростность конца,
В ней тишина начала,
В ней ноты – Боги юг
На троне из метала,
Но разорвал Я круг,
Я создал песнь сначала.

Свет крыльев распахнул
И пал с последним звуком,
Во тьме времен уснул,
Скрестив на горле руки.

Я эту песнь душил
В своем бреду беззвучном
И слезы света пил,
Ведь я хотел, как лучше,
Ведь я хотел пропеть
Еще одно созвучье,
Но рвала боли медь
Мою страну паучью
И паутинки нот,
Сгорая в трубном звуке,
Свершали крестный ход
В предчувствие разлуки.

А песнь из глаз Отца
В моем аду звучала,
В ней тишина конца,
В ней яростность начала,
И в ней я только звук,
И в ней я только нота,
И не было разлук,
И не было полета.

Пусть иллюзорно время, Новый Год,
Лишь солнца луч, что реку разделяет,
А наша жизнь всего лишь легкий плот,
Куда плывем, никто не угадает.

Что ищем мы как письма на воде,
Искомое мираж к себе манящий,
А может быть алмаз найдя в руде,
Мы проживем сей миг как настоящий.

В стеклянном кубке брызжет солнца свет,
И освещает пузырьки вселенных,
И в этот миг, другого мига нет,
И только это неизменно.

Есть путь прямой, но впереди обрыв,
Есть путь вокруг, но он назад приводит,
А если жилы тянешь на разрыв,
То кровь бурлит и мысли колобродят.

Если застыл спокойный, как скала,
Не прорастет живой цветок ответа,
И если ты отбросил все слова,
То не услышишь то, что в них пропето.

Спокойным будь и все же будь живым,
Поверь вначале и развей сомненья,
Побудь, словно сосуд, пустым,
И жди дождя, исполнившись терпенья.

Себя наполнив, бережно неси,
Но будь готов опустошить мгновенно,
Пусть станет ум, как точные весы,
И не споткнется сердце об измену.

Тогда тебя подымут на крыло,
И полетишь из света и до света,
Все то, что было, светом унесло,
И некому рассказывать об этом.

Ах, детской сказки смутный разговор,
В ней каждый принц, а может быть принцесса,
А может маг, что на вершинах гор,
Дракона дрессирует среди леса.
Там в этой сказке раны не болят
Судьбу не поломать через колено,
И сына с молодой дождется мать,
И Прометея выпустят из плена.
И если слышу: «ты есть тишина»,
И если слышу: «ты есть мир бескрайний»,
За этим всем одна мечта видна — Вернуться в мир уютной детской спальни.
Конечно боль, конечно грязь, но здесь,
А там всего лишь детская раскраска.
И для меня пьяней, чем водка, лесть,
Что этот я, на том — простая маска.
Ее сниму и полечу в поля,
Играть с драконом и бороться с магом…
Но бьет о гроб засохшая земля,
И похоронка пачкает бумагу.

Ищи себя, как ищешь воздух в поле,
Как ищут свет в открытых небесах,
Ищи себя, как путник ищет доли,
Ищи себя, как птица строит взмах.

Как дерево корнями ищет влагу,
Как озеро — плывущая волна,
Ищи себя, словно герой отвагу,
Ищи себя, как солнца луч луна.

В борениях, сомнениях, заветах,
Ты не найдешь того, что есть уже,
И прежде слов рождаются ответы,
И тают, словно речка в мираже.

Аллах ближе чем яремная вена
аят 50 сура 16:

Наши души — мотыльки,
Мы порхаем у реки,
И летим на свет костра,
Вот и праздник до утра.
Был костер, потом погас,
Уголек лишь как алмаз,
Царство божие в груди,
Все продай — его найди,
Ближе жилки у виска,
А в груди звенит тоска,
В небе виден Божий град,
И никто не виноват,
Что сгорели мотыльки,
Пепел сыпется с руки,
Над рекою пьяный мат,
А на небе звездопад.

Я гнал коня, а небо улыбалось,
Раскосые татарские глаза
Смотрели с облаков,
орда смеялась,
А запах лета будоражил ловь.
Лови ка черно-бурую лисицу,
Лови красотку, за крыло волос,
Соленый пот стекает по реснице,
И падает на покрывало роз.
Нагое тело и холмы как груди,
Скользит язык от лона до пупка,
Течет река, а ветер губы студит,
Орда идет, под колесом века,
Они хрустят, как хрустнут наши кости,
Когда по ним проедется арба,
И столько страсти, нежности и злости,
Что как клинок ломается судьба.
Мой меч в тебя зашел по рукоятку,
Раскрылись губы алою звездой,
И голову склонил к твоей лошадке
Мой загнанный, хрипящий вороной.

Гуляют боги среди нас,
Мы с ними ходим в первый класс,
Пьем с ними первое вино,
Или целуемся в кино.
За оболочкой смертных грез,
Олимпа высится колос.
Там пир идет пять тысяч лет,
А здесь на бога пистолет,
Нацелил смертный у реки,
Идет дуэль и дрожь руки,
Что держит старый пистолет,
Кусок свинца — и бога нет.
Он, сбросив тело, как сюртук,
Вступает в олимпийский круг,
А если вновь наскучит пир,
Он возвращается в наш мир.

Мы одеваем маску на ничто,
Ее собою называя.
Себя в себе не узнавая.

Вот Я гордец, а вот печальник Я,
Вот злюсь, иль радуюсь нежданно,
Цепочка вспышек, мигов стук,
Меж ними бездна без названья.

Вот пустота, ах чудный миг…
Потом печаль, Я вновь возник.
Так нет меня, но возникаю,
Себя с собой соединяю,
Потом страдаю от того,
Что не утратил Я Его.

Но как сказать и как услышать?
Что есть печальник и гордец,
Что есть ходящий наконец,
Что он же может есть и пить,
Одно не может просто быть.

Он только в функции живет,
Он не уходит, не придет,
Не возвращается в тоске,
Не прыгает в одном носке,
Он не боролся сам с собой,
Он просто выдуман был мной.

А я печальник и гордец,
Стучу, как множество сердец,
За каждым звуком тишина,
И неизменна лишь она.

Она себя не узнает,
И продолжается мой ход.
Из ниоткуда в никуда,
Течет прозрачная вода.