Я с каждым стихом погружаюсь во тьму
Где призраки болей кружАт и стенают
Ведут бесконечную с Богом войну
И кажется им, что они побеждают.

Я с каждым стихом восхожу в небеса
Где призраки счастья кружАт и ликуют
Где тихим хоралом звучит красота
На миг, открывая дорогу другую.

И каждый мой стих вновь меня создаёт
Спускает с Голгофы под тень кипариса
Спасает и держит, который уж год,
Но пятки нависли над краем карниза.

Я с каждым стихом возвращаюсь домой
Влезаю в окошко под крышей покатой
Но тот, кто вернулся не я, а другой.
А я остаюсь, между строчек распятый.

Жизнь проживает меня
Проигрывает как пьесу…
«Эй, пианист огня,
Хватит играть нам мессу!»
Хочется рок н ролл
Так чтобы рвАлись струны
Чтобы дрожал танцпол…
Но пианист угрюмый
На пиано стакан
Плещется в нём водяра.
Знает он всё обман,
Но неизбежна кара.
Клавиши западут.
Струны соплёй провиснут…
Музыки пять минут,
Дальше свинячьи визги.
Через дорогу храм,
Там органист умелый
Мельком глядя на дам
Смокинг поправит белый
И прозвучит хорал
Ангелам в умиленье.
Если бы я играл…
Но не играют тени.
Жизни как нотный лист
И в кабаке и в храме.
Кто — то озвучит твист.
Кто — то застрянет в гаме.
Может судьба хорал.
Может судьба мазурка.
Кто бы нас ни играл
Праведник или урка,
Каждый дрожащий звук
В небо уносит ветер.
И замыкая круг
Мы исчезаем в свете.

Я вписан в это тело невидимой строкой
Как белое на белом незримою рукой.
Закрученным рассказом с известным всем концом
Иов покажет язвы, а риши крикнут ом.
Но я рассказ попроще банальней и скучней
И тлены мои мощи и не найти корней.
У тела есть предтечи и предков длинный ряд
А я не есть, но вечен от плеши и до пят.
Но тело проживает, жуёт и выживает
И ничего не знает о том, что я есть в нём.
А я от ада к раю, бегу себя теряю, но, в общем, не причём.
Но кто же я бегущий, теряющий, живущий,
Написанный в рассказе с известным всем концом.
А может в анекдоте, чтоб надорвал животик
Тот, кто в рассказе назван рассказчик ни о чём.

Не можешь жить, тогда умри.
Но ты и умереть не можешь.
Не можешь вырваться из кожи…
И в зеркале всё та же рожа
Смотреть не можешь, не смотри.
Смотри сквозь зеркало во тьму.
Там ты еще не появлялся
И не случилось мезальянса
Между Венерою и Марсом
Тебя, спустив как тетиву.
А тот, кто жить давно не хочет
Он звук удара тетивы.
Он окончание главы.
Ты тьму спроси мы все живЫ?
Услышишь, как она хохочет.
Как нам узнать, что хочет тьма?
Как нам живущим знать бессмертье?
Кто мы одетые на вертел?
Кто Я? сочтите и измерьте.
О тьма, ни мать и ни жена
Ты нас собой не порождала
И нас не примешь в свой чертог
Ты ни начало, ни итог
Так кто же ты? быть может, Бог?
Но призракам и Бога мало.
Так кто же будет умирать?
Кто философствует уныло?
К кому приходит жизни сила
И ждёт открытая могила
Не позволяя в жизнь играть?
Но есть вопросы без ответа.
Их смоет призрачная Лета.
Их возродит перо поэта.
И вновь поговорим про это
А что есть это не узнать.

То, что названо тобой
Это взгляд, на мир чужой.
Это мыслей тёмный рой.
Это путник и изгой.
То, что названо другим,
Это едкий, жирный дым.
Это страх уснуть одним.
За стекольный злобный мим.
«Бог» слова и «чёрт» слова.
«Свет» и «истина» слова.
«Я» слова «другой» слова
«Есть» и «нет» слова, слова…
Если вычеркнуть слова
Зверь возьмёт свои права.
Но слова как жернова
Молят жизнь, но жизнь жива.
И до слов, до их начала
Уже было слово «мало».
Из ничто оно восстало.
Из себя себя создало.
Появился «я», «другой»
Этот взгляд, на мир чужой
Этих мыслей тёмный рой
Этот путник и изгой.

Бог всегда одинок
А иначе это не Бог.
Нет того кто согреет бок.
Нет того кто нажмёт курок.

Нет того кто его спасёт.
Кто его приведёт домой.
И считая за годом год
Он всегда для себя чужой.

Он не может себя узнать
И создав из себя людей
Сам с собой начинает рать…
Так становится веселей.

Одиночества больше нет.
Но теперь он уже не Бог.
И приходит подруга смерть.
И готовит горячий грог.

Будет вместе он с нею пить.
Двух бокалов прощальный звон.
Богом быть – одиноким быть.
Потому и творит он сон.

С наивной верою уродца
Лелею в сердце ложь святую
Смотрю на звёзды из колодца
И красоту во всём взыскую
Там в сердце красота всевластна
И все кружат в прекрасном танце
И смотрят ласково и ясно
А не прищуром через пальцы.
Журчат там речи ручейками
Им ангел ласково внимает
И сыновья приходят к маме
И никогда не умирают.
Там нет, и не было распятий
И каждый Будда, но без древа
И нерушимы семь печатей
И яблоко не ела Ева.
И это, правда есть и будет
А мир вне сердца сон знобящий
Но кто, же сон от сна разбудит
Коль я не настоящий?
Но в этой лжи есть смысл творенья
Через меня оно сияет
И сердце полнится терпенья…
Оно о Боге правду знает.

Что остаётся нам безглазым
Когда на небе буйство красок?
Быть может ангелов рассказы
О том, как каждый цвет прекрасен.

Что остаётся нам безухим
Когда семь сфер творят хоралы?
Услышав шум, рожденный в брюхе
Уснуть от лености усталой.

Нам ничего не остаётся
Мы можем лишь молить о чуде
С наивной верою уродца
Что он еще прекрасным будет.

И где то в сердцевине сердца
Лелеять боль чужих прозрений
И проиграв судьбу как скерцо
К ним прикоснуться на мгновенье.

Тает боль как снег весенний.
Вместе с болью таю я.
Тает радость дней рождений.
Тает жизнь, давно ничья.

В этом нет надежды, страха,
Ожидания конца.
Разделений духа с прахом
И надежды на Отца.

Снег не ведает о цели
Быстроного ручья.
Он танцует под капелью
Свою песню лепеча.

А ручей забыл о снеге.
Что воде до грёз снегов?
В непонятной снегу неге,
Он течёт в бездонный ров.

Кто я без знаний о себе?
Я исчезаю вместе с мыслью.
Но кто, же образ мой исчислит
От буквы А до буквы Б?

Кто тишину меж праздных звуков
Наполнит счастьем и тоской?
Я появляюсь как другой
И сам себя беру на руки.

Рисую я свои черты
И сам себя собой спасаю.
Кружусь от ада и до рая
Страшась последней наготы.

До слов, до мыслей я ликую
Творя фракталом мир как я.
И эта музыка ничья
И не исполнить мне другую.

Я в этой музыке как звук.
Я в фейерверке вспышка света.
Пока творенье не допето,
Я из себя рисую круг.