мерцания углей средь бела дня почти не видно
кто разжег костер уже не важно
посмотри, увидь — остатки личности так исчезают днесь
о как прекрасен миг исчезновения…

И вдруг я понял: мир — не настоящий;
В нём нет меня, и я себе — не я.
Сознание под маскою скорбящей
Давно уж пьёт нектар небытия.

некому спросить — кто я?

Я за дверью в одной из бесчисленных комнат
в небоскрёбе «Танцующая Змея»,
на Планете Забвения, в Галактике Омут,
в анонимной вселенной под ником «Не-я».

я знал, что буду седым и стану носить очки.
ну, не то, что бы знал, был уверен почти.
о том, что знаю сейчас, узнаешь когда уйду.
книга будет стоять на полке, захочешь — прочти.

Мыслить себя как реально существующую личность — это безумие, которое порождает безумный мир.

Постепенно растет уверенность в том, что «ничто никогда не случалось.»
Она восходит изнутри, как бы сама собой.
Трудно найти собеседника на эту тему, да и нужен ли он, и — кому?
Всё ещё здесь: и тело, и боль, и память, но у них уже нет прочной опоры во мне.
Да и сам я так себе опора — себе самому.
Прозрачность…
Мир ещё плотен, но… по окраине тает, прозрачен почти на просвет.
Сколько раз ещё взвою от боли?
Сколько раз ещё ужас подует на сердце?
Не важно.
Уже не важно.
Свет звезды погасшей не важно сколько будет трепетать.

Кубок вина – в нем растворяется мир.
Кубок вина – мой сокровенный кумир.

Кубок вина – сброшена маска с лица.
Кубок вина – вмиг воскресит мертвеца.

Кубок вина — падают с рук кандалы,
Кубок вина – вновь старики удалы.

Кубок вина – радуга в сердце цветёт,
Кубок вина – нищий до неба встаёт.

Кубок вина – поп оказался лжецом,
Кубок вина – солнце предстало отцом.

Кубок вина – рушится матрица сна,
Жизнь бесконечная каждому в сердце дана.

Если боишься кубок вина пригубить,
Прочь уходи – трусу меж нами не быть.

Кубок вина — смерти улыбка нежна,
В красных одеждах сидит на коленях княжна.

Кубок вина – вечное слова Творца
Переполняет возлюбленные сердца.

Кубок вина — жизнь твоя, вещий поэт…
Пей меня, Господи, ешь меня, Господи… Свет.
*

Умереть и оставит поэзии нежную нить
Паутинкою плыть в опрокинутом небе земли.
Умоляю забыть мое имя, простить и забыть,
Как цветок безымянный в пыли.

Это — я, это — он, сам себе неизвестный, живой
Той таинственной жизнью возлюбленной ветром травы,
Над которой царит ослепительный лик золотой
В океане священной, смирившейся в свет, синевы.

Умереть и забыть обнаженный и тщательный сон
На равнинах земли, на мучительных иглах жнивья…
И уже навсегда до конца осознать: это — Он.
Но не я…

— Ты породил стихов прекрасных рой, как дерево весеннюю листву. Так что же ты печален, мой герой, и уронил на грудь свою главу?

— Ты что, не видишь? — осень унесла моих детей в неведую даль… Я обнажен, меня объяла мгла, и потому уместна здесь печаль.

— Но разве ты не знаешь, что весна перевернёт печальную главу, и ты опять очнешься ото сна, и прорастёшь листвою в синеву?

— Так, да не так, румяный оптимист: неужто древом быть мне без конца? неужто вечно будет стихолист, как ветер, биться в мёртвые сердца?

— Ну что ж, ты прав: однажды этот сон окончиться, как не был, и поэт, как занавес, раздвинет небосклон и в свете растворится, словно свет.

***