Почаще бы отсюда уезжать,
что б заново себя распознавать,
то узнавая, то не узнавая…

Как будто я стою на берегу,
под солнцем сна блаженно изнывая,
и вспомниная, вспомнить не могу.

Усталый мозг сердечко вышивает
и это утешает. Утешает…

свежий воздух и цвет под ногами
то черемухи, яблони, вишни
то ли сам я как цвет этот вешний
устилаю асфальт под ногами
чорный мокрый московский асфальт

то прогулка ночная благая
словно некто прохожий и лишний
очарованный странник нездешний
своё тело в пространство влагая
вспомнил имя своё — Эфиальт

было много изношено масок
негодяев святых простецов
даже боги судьбу прорицали
отрицая проклятие масок
и опять низвергались в аид

все мы — дети, любители ласок
и тугих материнских сосцов
мудрость мёртвых, смеясь, отрицали
предпочтя ей безумие сказок
и невинный имели мы вид.

и теперь вешний цвет предо мною
млечный путь устилает светло
я снимаю последнюю маску
и уже ничего мне не жаль
и в глазах её черных — печаль

улыбнись в эту чудную сказку
не спроста нас с тобой завело
эта роль не могла быть иною
потому что входя в этот сон
ты не знаешь чем кончится он

курю у камина
внезапно — сквозь тюль
— полнолунье

Уйти бы от себя за собственный предел,
Где никогда себя не обнаружишь.
Однако, поскольку это уже случилось,
То о чём это я?
Поэтому и сказал Бодхидхарма:
Простор открыт – ничего святого.
Итак, мы там, где нас нет…
Куда же идти и кому?
Чирикают воробьи,
Жасмин цветёт.

писал стихи
о жизни думал
стихи кончаются как счёт завещанный богатым предком
жизнь остаётся как всегда — алмазное стекло иль бездна
в которую не заглянуть
а тут и старость за углом
стоит с клюкой наизготовку
от смеха можно умереть
но всё никак не получается:
то — то, да сё, и всё всерьёз
и слёзы горло перехватывают
и некому сказать — люблю
и всех давно уже простил
и хочется уснуть на веки что б не будили никогда
и если жизнь всего лишь сон — то сновидение милей
родным сказал — меня здесь нет
но самому себе забыл
об этом сообщить и вновь
всё просыпаюсь
просыпаюсь
песочные часы — песок
однажды кончится — шуршит
и тихо сыплется
но кто
мне скажет
сколько там осталось…

Дети играют, и в ходе игры забывают
о том, что они играют…

Меня ошеломляет мысль о смерти,
не потому, что так она страшна,
а потому, что это невозможно.

Тому, кто говорит о ней — не верьте.
Тому, кто знает — вера не нужна.
Есть только жизнь и это непреложно.

Ему приснилось светопрепреставленье.
Испуганно взывал он к небесам,
И горько требовал улучшить сновиденье!
Он был во сне и сном являлся сам…

Все кажется, что смерть не за горами…
Не правда ли, глубокая мысля?
И талый снег, на солнышке сгорая,
Бежит ручьями, сердце веселя.

Внезапно! (Саша Соколов, «Школа дураков»)
Бог никогда не появляется там, где его ждёшь.
Кто это сказал? Кто то из крутых ребят, которые в теме… Где я это прочитал? Не помню, но знаю, что это так.
Поэтому, сделав пару затяжек морозным дымом на балконе, зайдя в комнату, пишу следующее: «Бог никогда не появляется там, где его ждёшь». Поэтому… Поэтому все усилия выследить Его и принудить к встрече — тщетны. Смайл. Но разве не этим занимались и занимаются богословы, книжники и фарисеи, а так же мистики всех мастей? Бесконечные молитвы, садханы, аскезы, сатсанги, слёзы и т.д. и т.п. А как говорят! как проповедуют! как учат! Аплодисменты, восхищение, слёзы благодарности и прочие проявления искреннего восторга. Пустое. Всё пустое. Он никогда не появиться там, где вы говорите, учите, заклинаете, жаждете, ждёте. День Господень приходит как тать в ночи, что бы застать нас врасплох. Всегда — врасплох. Как гром среди ясного неба, как тихое дуновение ветра. И когда это случится — Он не застанет тебя. Потому что ты исчезнешь прежде, чем Он придёт. Он опять не успеет тебя поймать — никогда не успеет. Потому что Он — ты.
(Занавес. В зале недоуменная тишина. Медленно разгорается
Читать дальше →