Когда узнаешь вкус сознанья,
Жизнь потеряет прежний вкус.
И станешь ты землёй изгнанья,
Где каждый взгляд – змеи укус.

И ты останешься один,
Сам для себя – недоуменье,
Печали вечной паладин,
И страсти горькое томленье.

Живая береза качает кудрями,
Зеленые пряди струятся у глаз.
Деревья, вы станете поводырями,
В миры абсолюта в назначенный час.

Сестрица-берёза протянет мне руку,
И клён пятипалый, мой названый брат,
Обнимет меня, растворяя разлуку,
Что б сердце мое не смотрело назад.

Туда, где сквозь страх продираясь веками,
Шли малые дети в дремучем бору,
Где нечисть клубилась и встреча с волками
Казалась им счастьем, как смерть на миру.

Красна, ох, красна эта жизнь оказалась,
Да вот и положен ей тоже предел.
В предвечное небо врастая глазами,
Се, души летят, отрешаясь от тел.

И души дерев, заключив их в объятья,
Хранят их от бесов воздушных зело.
О, ангелы наши, зеленые братья!
О, как же в присутствии вашем светло!

Цветущим жасмином, цветущей сиренью
Я сыт, словно Бога отважился съесть.
Избранники солнца и чада смиренья,
Лишь видеть вас рядом – великая честь.

Живая береза качает кудрями,
Зеленые пряди струятся у глаз.
Деревья, вы станете поводырями,
В миры абсолюта в назначенный час.

18.07.17

Помнишь, некогда не было сердца капризней,
И обида тебя обнимала как мать.
Вот еще один праздник осознанной жизни
Тебе дарят, — рискнешь благодарно принять?

Когда я умру – отдохни от меня.
Как тень гладиатора в синих полях,
Я тихо иду в свете вечного дня,
С улыбкой покоя на мёртвых губах.

Как тень гладиатора в синих полях,
Мой стих, наконец-то, узрит мою смерть,
И явится к вам как NB на полях
Бумажных страниц – хорошенько заметь!

Я тихо иду в свете вечного дня,
И чаю, и чую, что памяти – нет,
Что бездна печали в пучине огня
Безумной любви превращается в свет.

С улыбкой покоя на мёртвых губах,
Я вижу свои отраженья в мирах.
Всё тише звучит упоительный Бах,
И только один ослепительный мрак.

Ну что тебе нужно, какой собеседник?
Вся зелень двора для тебя шебуршит,
Небесных ворон и жасминов наследник,
Зачем ты крест-накрест печалью прошит?
Таджики и тачки твой двор запрудили,
Но разве они не вассалы твои,
Что долу смиренно глаза опустили,
Приветствуя признаки Первой Любви?
Сними на мгновение маску поэта,
И прямо взгляни на исполненный свет.
Дитя, успокойся в объятиях света,
Ты видишь? — ты дома, здесь времени нет.

Пойдем, я покажу тебе, как мой жасмин цветет,
А рядом с ним, внутри него мой воробей поет.
Ну хорошо, пусть не поет — чирикает пускай
Но он живой, но он живет, и брызжет через край
Сам самого, как тот Господь,
Что вышел из Себя
И страстно выплеснулся в плоть,
Чтобы обнять тебя.

Я — мальчик, поздно созревающий:
всё лисапед изобретаю,
и мой кораблик, в дымке тающий,
ещё плывёт к Индокитаю.

«Это был непрестанный кенозис
— В гиблом месте держать рубежи,
Сберегая божественный гнозис
Под крестами империи лжи».

Среди книг растворяется боль границ,
Стопорится внутренний монолог,
И бреду я пальцами вдоль страниц,
Словно сладко спящий в забвенье бог.
*

я давно всё сказал.
остальное — движенье по кругу.
так меня наказал
милый друг, увеличив разлуку.
и в кружении слов
возле вечного света молчанья,
меж других мотыльков
— мотылёк я такой же, случайный.