Когда покачнётся мой мир,
Я крепко схвачусь за Дерево, любое дерево – Дерево.
Оно станет моим Вергилием в карусели иных миров.
Он удержит мой ум от паники и укрепит мой дух,
Сжимая меня в объятьях воспетых мною ветвей и листьев,
Особенно листьев кленовых, с которыми я побратался,
Покуда шел по земле забвения,
Повторяя, «мой мир… мой мир…»

Так доверчиво шепчет листва,
Словно есть у нас тайная связь,
Словно это родная сестра
Из несбывшейся жизни нашлась.

Моё горькое сердце она
Опрокинула в трепет листвы
И прозрачной рукою сняла
Чорный обруч с моей головы.

Задыхаясь от слёз я стою
В догорающем мареве сна,
И пою я, пою и пою
Благодарность на все времена.

Светиться собственным светом редко способен я.
То ли дело с друзьями на Леты крутом берегу под деревом Бодхи,
За кувшином амброзии дни коротать…
Уж там то мы засияем,
Как солнца.

Выпьешь 100 грамм, а сердце болит на литр.
Хитрая старость в разум скребёт – впусти…
Как же тут быть? — разложу ноутбук-пюпитр,
Клавиши трону и напишу – прости,
Пусть поболит, поболит — затихнет.
Редкий сверчок в наших широтах тих…
В летней ночи поскворчит-поскворчит и вспыхнет,
Белым зигзагом перетекая в стих.

У памяти реки на берегу
Немного я побыть ещё могу.
Сухой жасмин в хрустальной синей вазе
Немотствует как битый файл в мозгу.

Вернуть его к благоуханной жизни
Способен Яр на погребальной тризне
Тому, кто жизнь за друга положил,
Стремясь душой к возлюбленной отчизне.

Там, в сердце Яра, встретит он тот куст,
Что в синей вазе высох в тихий хруст,
До горизонта будет он цвести
Предвечной чистотой мильонов уст,

Целуя Яра животворный лик
В котором лаик растворил свой ник.

18.07.16

лаик — в древней Церкви член Народа Божия

облако красивое плывёт
за собою плыть меня зовёт
ай, душа! ты влипла в это тело
без него б, поди, не улетела?
улетела б, знаю, не секрет…
но земным очам так сладок свет…

Когда Артемия не станет,
И образ личности растает,
Возобладает некий миф
Как бы таинственного гуру,
Но пальцы я сложу в фигуру,
Адептов пылких оскорбив.

Ведь был я прост, как это лето,
Которым все, что есть, согрето,
Здесь всяк отыщет свой удел.
Живи, возлюбленный читатель,
Ученый муж или мечтатель,
Я каждого ввиду имел,
Когда слагал рекомы вирши,
Так сам Господь меня учил,
Что б тот, который мнил быть выше,
Скромнее келью получил.

Мой слог высокий — дань культуре,
А простота — завет святых.
Так вот и жил в литературе
Мой некогда не ясный стих.

Отвращение к слову,
Отвращение к мысли…
Ум, когда ты умолкнешь во мне, наконец?
Вина прежний познаний в уксус перекисли,
Место им на помойке: глупец и мудрец
Будут равно утешены книжным обильем,
Что бы рыться в барахле до конца своих дней.
Этот пепельный сон мне дано без усилья
Миновать как во сне на виду у людей.

Воля любящего свободу – создавать внематричную реальность и делится ее с людьми, которым она нужна как воздух.
Проблема в том, что паразиты научились имитировать поиск свободы и запустили шнягу актуального искусства, в котором застревает множество душ.
Тоже и в церкви: обещание свободы оборачивается очередным проектом матрицы, ты и не заметишь, что по-прежнему раб еси.
А может всё проще? И матрица создана для тех, кому она в меру? Кто по сути своей сообразен ей?
Шлюха умело выдаёт себя за порядочную женщину, а матричный человек надевает личину Искателя правды и начинается цирк поиска свободы…
Как любят говорить современные мастера адвайты – «выхода нет, чувак: ты не станешь иным, чем есть».
И это последнее искушение сбивает с пути даже избранных…

Всего лишь память, да, старик?
Она просыплется как вишни
Из миски глиняной, когда
Ты одолеешь косогор
И даль распахнутую зря,
В которой нет конца и края,
Ты не сумеешь осознать,
Как ты тут оказался вдруг,
Однажды выгнанный из рая.
И миска выпадет из рук,
И вишни красные прольются…
Мгновенным будет твой испуг,
Но ты успеешь оглянуться
На жизнь, которая прошла,
Пока в кальян текла шала…
Тут, по сценарию, улыбка.
И ты сумеешь улыбнуться.
Да, это всё была ошибка,
Но некому уже вернуться
К началу опыта…