Я смеюсь, и слёзы не утираю.
Ваша воля – быть, моя хата с краю.
Там, где прочий люд мельтешит, сутулясь,
Наблюдает быт, на него любуясь,
Там, где катит в топах любая дурость,
Где пескарь пиарит свою премудрость,
Ты паришь в пространстве непостижимом,
Товарняк по рельсам бежит с нажимом,
Убеждая тщетно, что смерть реальна,
И скулить от ужаса здесь нормально.
Когда сердце здесь до конца остынет,
Понимание позднее вдруг нахлынет,
Растворится в нём, что тебя терзало,
Что водило кругом по чорным залам.
На путях стоишь и глядишь как поезд,
Твоей прошлой жизни сказует повесть,
Проносясь, качаясь как тень живая,
Лоскуты сознанья гудком сшивая.
Всё, что было некогда всем тобою,
Всё, что ты привычно дразнил судьбою,
Исчезает, тает в предвечном дыме,
На губах трепещет чужое имя.

Свои очи, поэт, ты легко отпустил в синеву:
Хорошо им, очам, растворяться и плыть в синеве.
Ты подумал, что жизнь это — грёза твоя наяву?
Ты наивно поверил слепой и безумной молве.
Ты ошибся, мечтатель; исправь же ошибку, исправь!
И на бедную нашу, печальную Землю взгляни,
И увидь — вот она — беспощадная страшная явь:
Может быть, этот мир доживает последние дни.

Это дерево скоро сгорит на осеннем ветру,
Может быть, эта осень последняя в жизни его;
Может быть, я и сам не сегодня, так завтра умру,
И потом уж не будет совсем никогда ничего.
Перелётные гуси мерещатся, тают вдали,
День и ночь осыпаются, падают листья с ветвей…
Может быть, эта осень последняя в жизни Земли,
Может быть, эта осень последняя в жизни Людей.

Перелётные гуси мерещатся тают вдали,
Но курки взведены, и охотник давно уж готов.
Тихой сапою Смерть подошла к изголовью Земли,
И закрыла с улыбкой прозрачные веки цветов.
С перебитыми крыльями падают листья с ветвей,
Улыбнулся охотник, набив до отказа суму;
Он закрыть не подумал холодные веки гусей,
Но подумает смерть, когда веки закроет ему.

Вот и вишня моя догорела совсем на ветру.
Умирающий дождь затихает в ладони моей.
Неужели и я, словно дождь, затихая, умру?
Неужель эта осень последняя в жизни людей?
Как в озёрах вода, остывают живые глаза.
Неужели и впрямь — ничего никогда не вернуть?
Надвигается ночь, и Луны золотая слеза
Из небесного ока скатилась поэту на
Читать дальше →

Иду по скомканной листве,
Глотаю первородный снег,
И улыбаюсь черноте,
Которую постичь не смог.
Она просачивается в
Усталый мой червонный мозг
Перстами алчной синевы,
Губами кровянистых роз.
Её отбросить не могу,
Спеленатый дыханьем тьмы.
Я умираю на лугу
Ошеломительной зимы.
Усталым эхом чорных дней
В пространстве сердца моего
Озвучен шепот: вам видней,
Как выжить в ужасе того,
Что есть.

По колено в жолтых листьях,
Уши в гомоне галчином,
Небо синее нависло,
Звезды – Божии лучины.
Клён лица касаясь веткой,
Тихо шепчет: «Брат мой милый…»
Так бывает очень редко:
День в году, два-три от силы.

По колено в жолтых листьях,
В средоточье лунных линий,
Окуная в небо кисти,
Я хрусталь вдыхаю синий,
И теряю тяжесть тела,
Растворяюсь в откровеньи
— Смерти нет, и нет предела
У насущного мгновенья.

если сердце станет словом
— слово трогает сердца.
вот Оно — в венце терновом,
высказанное до конца.

в траве зелёной серые вороны
жасмина куст как Бог невыразим
смиренный ирис жолтые короны
склоняет перед ним
живой влюблёно моросящий
на кровельную жесть
свет во все стороны летящий
и это всё что есть

К бытию прикасаясь плечом,
Хорошо мне не знать ни о чём,
И цедить растворитель тоски,
Словно школьник у чорной доски.

Несутся огненные сани
В немыслимую синеву,
А я по-прежнему в тумане
Угрюмой нежности плыву.
Неловкий пасынок прощенья,
В пространство вперившись, молчу,
Лелею рану воплощенья,
И исцеляться не хочу.

Ты веришь в то, что у тебя есть время
Осмыслить нечто важное? – Не верь.
Так просто сэкономить бесконечность.

Зачем тебе придуманное бремя?
Рождение – потеря всех потерь.
Ты видишь? – дети выбрали беспечность.

Гром разрывает мышцу бытия,
Внезапная, июньская, молочная
Зеленокрылая летучка ясеня
С небес нисходит в дольние края,
Как шифрограмма молния сверхсрочная.

Так жизни обрываются подчас –
Невольным восклицанием горчайшим.
Мгновенный гром, который их потряс,
Живёт в крови у каждого из нас,
Как благодать внутри причастной чаши.