Макс был обычным чуваком. Он ходил в джинсах, полуспортивных туфлях и вельветовом пиджаке. Увлекался фантастикой, книгами про постапокалипсис. Его интересовало все, что связано с выживанием человека, например, как выжить в лесу с одной спичкой в кармане. Он приобрел себе огниво, компас и бинокль. На работу Макс ходил с рюкзаком, в котором носил обед и солнцезащитные очки. Правда одним рюкзаком не обошлось. У него появились рюкзаки на все случаи жизни. От двадцатилитрового, до стопятидесяти — целая дюжина рюкзаков. С одним он ходит в магазин, с другим в горы, с третьим бродит по окрестностям города, с четвертым собирается идти на Эльбрус.

В его гардеробе стала появляться одежда цвета хаки с многочисленными кармашками и ремешками. В каждой такой ячейке лежит очень полезная для выживания штучка. Чтобы в походе вес рюкзака был минимальным, каждая вещь проверяется на оптимальность и даже у зубной щетки отпиливается ручка. Через интернет он купил себе мачету, навигатор и дополнительные кармашки к рюкзакам. Ох уж эти кармашки. Про палатку и спальный мешок и говорить не надо. Это все у него есть. В нескольких экземплярах.

Для практичности он стал ходить на работу в непромокаемых берцах. Они обработаны специальным составом от промокания. Это не красиво, но практично. Потом ему на заказ из специальной ткани сшили непромокаемую куртку зеленого цвета. Потом он купил специальные непромокаемые штаны — тоже зеленого цвета. Потом еще одни, такие же. Нужно также отметить в рационе Максима всевозможные фонарики, дополнительные аккумуляторы, солнечные батареи и устройства для подачи питьевой воды в движении, балоны с газом, котелки, термосы и многое другое.

Любимая информация в интернете для него — это видео — отчеты диггеров и сталкеров о их походах по всевозможным заброшенным шахтам, заводам и другим глухим местам и все разговоры с Максом, как правило, о предвкушениях будущих походов, выживаниях и аммунициях. Теперь Макс — зеленый
Читать дальше →

Это была первая лекция по философии, на первом курсе автотранспортного факультета политехнического института. Мне было семнадцать лет, учился я в институте после школы по инерции. Большие аудитории мне казались холодными и не дружелюбными. Разношерстные группы, состоявшие из нас, школяров, и ребят уже отслуживших армию, были одновременно шумными и тоскливыми. Слово «философия» вызывала во мне смутные предчувствия, что здесь мне расскажут нечто, что ответит мне на уже зарождавшиеся вопросы — про жизнь и смерть.

Преподаватель задерживался. Я подошёл к пианино, которое зачем-то стояло в углу, у входной двери и стал наигрывать «В траве сидел кузнечик». Ко мне подошёл парень из моей группы и стал подыгрывать на клавишах высоких нот. Через минуту в аудиторию вбежала девочка и попросила прекратить игру, так как она мешает занятиям по высшей математике в соседней аудитории. Мы с товарищем подчинились.

Наконец в аудиторию порывистыми шагами зашёл преподаватель. С первых же своих движений он меня озадачил противоречивыми чувствами. Это был мужчина лет тридцати пяти. Волнистые, соломенного цвета волосы, были растрёпанны, усы под носом такого же цвета торчали веничком вперёд, открывая и подчеркивая бледную пухлую верхнюю губу. Это было как- то несуразно и забавно. Одет он был в замызганный костюм непонятного цвета. Бежь, который был скорей ближе к выцветшему желтому, и вертикальная серая полоска. Рукава и брюки были для его фигуры коротки. Из-под пиджака сильно торчали рукава застиранной рубашки розовато — сиреневого цвета. А из-под коротких брючин виднелись красные носки, которые съехали ниже щиколотки из-за растрёпанных резинок.

Все замерли, а я продолжал его рассматривать. Фамилия Вишневский подкрепила мои опасения. Я почему- то думал, что с такой фамилией нужно играть на виолончели, а не преподавать философию. Когда же он начал порывистыми фразами, которые представляли собой дичайшую кашу из незнакомых мне слов, и распетые модуляциями противного
Читать дальше →

«Пойду прогуляюсь», — сказал я как бы всем и никому — одновременно. Коллеги уткнулись в мониторы и никак не отреагировали на мои слова. Я надел куртку, положил в карманы карандаш, рулетку, очки, телефон и спустился со второго этажа на просторный заводской двор. Чтобы пройти по лужам к цеху и не замочить ноги, мне нужно идти по воде на пятках. Все мои рабочие туфли на подошве дырявые. Это не потому что я неряха. Микродырки появляются на обуви от стружек, которыми усыпан пол в цехе. Почему-то это происходит только с моей обувью. И когда я таким образом иду по двору, меня спрашивают, почему я передвигаюсь таким странным образом. А поскольку людей много, то эту историю приходится рассказывать с завидной периодичностью. Прошкандыляв по лужам и приблизившись к массивным металлическим воротам цеха, я посмотрел на камеру видеонаблюдения, и едва не удержался от того, чтобы не показать в нее язык. Изображение с камеры поступает на мониторы в охрану и кабинет директора. И мне иногда хочется с ними вступить в безмолвный диалог.

В пустом цехе гремела музыка. Стас Михайлов завывал свой очередной шлягер, его противная манера петь всегда привлекает мое внимание и вызывает желание эту дрянь спородировать. Что я успешно и сделал. Я подошел к источнику звука и выключил звук. В каждом закутке цеха, у каждого слесаря или бригады, стоит свой закопченный и припыленный музыкальный центр: какая-нибудь раритетная AIWA или и того древней. А Стас Михайлов перестал звучать из большой самодельной фанерной коробки, в которую врезана автомагнитола и динамики, по одному в каждой грани. Всего значит — четыре.

Я покрутил головой и увидел интересную картину. Посреди просторного прохода, на бетонном полу сидела кошка и жалобно мяукала. Она присела на лапах, сильно выгнула спину вниз, а зад — вверх. «Гуляет», — сказал я вслух. — «Это ж надо, как ее искорежило, хорошо что у людей чуть по другому». Я медленно ее обошел и двинулся к курилке, из которой в цех вытекало сизое марево. За дымом
Читать дальше →

Ехал утром в автобусе и услышал как бабуська разговаривала с водителем. Она его спросила: «Вы скажите, где мне лучше выйти, а то я прошлый раз ехала и не запомнила дорогу, потому что ехала задом наперёд?»
Вроде ничего такого она и не сказала. Кто-то хохотнул, а я задумался. Что-то во мне откликнулось на эти слова. Что-то далекое — далекое и одновременно близкое — близкое. Я вспомнил Шарока, вспомнил Сварупу, вспомнил Тару, вспомнил Релсама, Ерофея, Диего, Простова и Амитолу. Концепцию «я есть». Еще что-то. Потом я подумал, что концепция «я есть» — какая-то глупая и мешающая просветлению, и еще забрезжили какие-то догадки. Но они забрезжили-забрезжили, чуть поколыхались и рассеялись. Поэтому у меня получилось написать только вот эти, вышеизложенные слова.