Хасидский Мастер путешествовал инкогнито с учениками. Они остановились в караван-сарае на ночь. Поутру хозяин подал завтрак и чай.
Когда они стали пить чай, хозяин неожиданно припал к ногам Мастера. Ученики очень удивились и подумали: «Откуда он мог узнать, что среди них Мастер? Кто открыл тайну хозяину караван-сарая?»

Мастер сказал:

— Не удивляйтесь, спросите его самого, как он узнал меня.

Ученики обратились к хозяину с вопросом:

— Как ты узнал, что он Мастер?
— Я не мог не узнать, — сказал хозяин, — много лет я накрываю стол для моих гостей. Я видел тысячи людей, но никогда не встречал человека, который с такой любовью смотрел бы на чайную чашку.

Большая касыда (отрывок)

* * *
Глаза поили душу красотой…
О, мирозданья кубок золотой!

И я пьянел от сполоха огней,
От звона чаш и радости друзей.

Чтоб охмелеть, не надо мне вина —
Я напоен сверканьем допьяна.

Любовь моя, я лишь тобою пьян,
Весь мир расплылся, спрятался в туман,

Я сам исчез, и только ты одна
Моим глазам, глядящим внутрь, видна.

Так, полный солнцем кубок при губя,
Себя забыв, я нахожу тебя.

Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты
Земного мира,- исчезаешь ты.

И я взмолился: подари меня
Единым взглядом здесь, при свете дня,

Пока я жив, пока не залила
Сознанье мне сияющая мгла.

О, появись или сквозь зыбкий мрак
Из глубины подай мне тайный знак!

Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ
Моим мольбам раздастся только: «Нет!»

Скажи, как говорила ты другим:
«Мой лик земным глазам неразличим».

Ведь некогда раскрыла ты уста,
Лишь для меня замкнулась немота.

О, если б так Синай затосковал,
В горах бы гулкий прогремел обвал,

И если б было столько слезных рек,
То, верно б, Ноев затонул ковчег!

В моей груди огонь с горы Хорив
Внезапно вспыхнул, сердце озарив.

И если б не неистовство огня,
То слезы затопили бы меня,

А если бы не слез моих поток,
Огонь священный грудь бы мне прожег.

Не испытал Иаков ничего
В сравненье с болью сердца моего,

И все страданья Иова — ручей,
Текущий в море горести моей.

Когда бы стон мой услыхал Аллах,
Наверно б, лик свой он склонил в слезах.

О, каравана добрый проводник,
Услышь вдали затерянного крик!

Вокруг пустыня. Жаждою томим,
Я словно разлучен с собой самим.

Мой рот молчит, душа моя нема,
Но боль горит и говорит сама.

И только духу внятен тот язык —
Тот бессловесный и беззвучный крик.

Земная даль — пустующий чертог,
Куда он вольно изливаться мог.

И мироздание вместить смогло
Все, что во мне сверкало, билось, жгло

И, истиной наполнившись моей,
Вдруг загорелось сонмами огней.

И тайное мое открылось вдруг,
Собравшись в солнца раскаленный круг.

Как будто кто-то развернул в тиши
Священный свиток — тайнопись души.

Его никто не смог бы прочитать,
Когда б любовь не сорвала печать.

Был запечатан плотью тайный свет,
Но тает плоть — и тайн у духа нет.

Все мирозданье — говорящий дух,
И книга жизни льется миру в слух.

А я… я скрыт в тебе, любовь моя.
Волною света захлебнулся я.

И если б смерть сейчас пришла за мной,
То не нашла б приметы ни одной.

Лишь эта боль, в которой скрыт весь «я»,-
Мой бич? Награда страшная моя!

Из блеска, из надмирного огня
На землю вновь не высылай меня.

Мне это тело сделалось чужим,
Я сам желаю разлучиться с ним.

Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,-
Текущий огнь, горящая любовь!

О, как сказать мне, что такое ты,
Когда сравненья грубы и пусты!

Рокочут речи, как накат валов,
А мне все время не хватает слов.

О, этот вечно пересохший рот,
Которому глотка недостает!

Я жажду жажды, хочет страсти страсть,
И лишь у смерти есть над смертью власть.

Приди же, смерть! Сотри черты лица!
Я — дух, одетый в саван мертвеца.

Я весь исчез, мой затерялся след.
Того, что глаз способен видеть,- нет.

Но сердце мне прожгла внезапно весть
Из недр: «Несуществующее есть!»

Ты жжешься, суть извечная моя,-
Вне смерти, в сердцевине бытия,

Была всегда и вечно будешь впредь.
Лишь оболочка может умереть…

Перевод З. Миркиной

Кабир как-то сказал:

«Я смотрю на людей. Они сильно боятся, но я не вижу причины, ведь они ничем не рискуют. Они похожи на голого человека, который никогда не моется в реке, потому что боится, что негде будет сушить одежду».

Нынче рыжая в моде палитра,
Шелестит, как бумага, сухая листва.
И зовет, синевою промыта,
Даль небес просветленно-пуста.

Эти дни — корабли в очарованном море,
Уходящее новой смывает волной.
Все манят и манят пилигримов просторы,
Нерожденной сияют звездой.

Тишина как струна. Колокольные звоны
Словно голос Отца, проникающий в кровь.
По бульварам, смеясь, разбегаются клены,
И ветрами ликует любовь.

Мастерская Творенья наполнена светом.
И бредет сам собой, как Иисус по воде,
Мир летящей листвы и бездонного неба,
В безмятежном скрываясь Нигде.

Прибился к вольной поступи дороги
Неторопливый разговор дождя.
Как пилигримы, дни мои уходят,
Листвой осенней тихо шелестя.

И вечной жаждой жизненной ведомый,
Как будто через бездну по струне,
Иду домой, хоть пребываю дома,
В безвременье. С судьбой наедине.

О, безрассудство – истина влюбленных:
Как Афродита из житейских пен,
Летящей неизменностью спасенный,
Рождаюсь вновь в потоке перемен.

Где каждый миг дарит меня свободой,
И повторяет вновь и вновь урок:
В простом неравнодушии природы
Ликующего сердца уголок.

Беспечными подхваченный ветрами,
Открытый миру, ко всему готов…
Любовь меня, как чашу, наполняет
И льется, словно свет, поверх краев.

Во времена Оттоманской империи, в Турции, один из гостей султана поведал ему об известном Шейхе, живущем в Анатолии. Он предостерегал султана быть осторожным в его отношении, так как у Шейха сотни тысяч последователей, готовых пойти за ним и в огонь, и в воду. И если Шейх обернется против султана, то в государстве начнется переполох, и султан даже может лишиться трона. Услышав такие настораживающие речи, султан решил послать за Шейхом, чтобы узнать, кто же он такой на самом деле.
Когда Шейх прибыл во дворец, и они встретились, султан обратился к Шейху со следующими словами:
— Говорят, что у вас сотни тысяч истинныхприверженцев. Так ли это?
— Нет, это неправда, — ответил Шейх.
— Странно. Ну, а сколько же тогда их увас? — продолжал расспрашивать султан.
— Полтора, — загадочно ответил Шейх.
— Полтора… Очень странно. А почему же все говорят мне, что увас столько последователей, что вы с их поддержкой обладаете силой провести государственный переворот?
Не получив ответа, султан продолжил:
— Что ж, в таком случае мы устроим проверку. Мне самомунадо убедиться в истинности ваших слов. И не будем откладывать, сделаемэто прямо послезавтра. На окраине города находится большое поле, туда мы всех и пригласим.
После этого разговора султан отправил гонцов во все уголки государства с сообщением, обращенным всем последователям Шейха, что через день Шейх будет находиться в таком-то месте, и что их присутствие будет очень важно. А перед полем, куда предстояло собратьсявсем последователям Шейха, султан велел установить большой шатер. А в шатер он приказал поместить несколько овец, но так, чтобы никто об этом не узнал.
В назначенный день на поле прибыли сотни тысяч людей, чтобы увидеть Шейха. Увидев такую огромную толпу, султан вышел из шатраи тихо обратился к Шейху:
— Вы же говорили, что у вас только полтора ученика. А что же получается, кто же все эти люди? Ведь они все себя считают вашими приверженцами.
— Может, и считают, ноэто только на словах. На самом деле они таковыми не являются. Как я вам уже говорил, у меня только полтора истинных ученика. Впрочем, очень скоровы и сами в этом убедитесь.
Тогда султан произнес, обращаясь ксобравшимся:
— Шейх совершил преступление. И он будет немедленно казнен, если из вас не найдется десять добровольцев, готовых отдать свою жизнь, чтобы спасти Шейха.
В толпе началось волнение. Люди стали испуганно переглядываться. И тут один из присутствующих вышел вперед со словами:
— Он — мой Шейх и он — мой Учитель. И я готов пожертвовать собой ради его спасения.
По знаку султана стражники взяли этого человека и отвели в тент. А в тенте они зарезали овцу, причем сделали это так, что кровь струей потекла за пределы тента. Они сделали это специально, чтобы люди увидели это и поверили, что человек был казнен. Увидев текущую кровь, люди заволновались не на шутку. Некоторым привиде крови даже сталодурно. Тут из тента вновь вышел султан и повторно сделал свое объявление, вызывая на этот раз девять добровольцев, готовых расстаться с жизнью ради любимогоУчителя.
В ответ было молчание. На какие-то доли минуты в толпе воцарилось полнейшая тишина. Затем встала женщина и сказала, что готова пожертвовать собой. Как и с предыдущим добровольцем, стражники отвели ее втент и там зарезали вторую овцу. Увидев, как свежая струя крови вытекает из тента и вливается в лужицу с кровью от предыдущей резни, толпа в ужасе начала расходиться. Буквально через считанные минуты от сотни тысяч так называемых приверженцев никого не осталось.
Тогда Шейх обратился к султану:
— Вот теперь вы и самиубедились, что у менявсего лишь полтора настоящих ученика.
Султану ничего больше не оставалось, как согласно кивнуть головой. Затем он добавил, рассуждая вслух:
— Теперь все ясно. Значит, этот мужчина — это один ученик, а женщина — половина.
— Нет, нет, — сказал Шейх. — Как раз женщина — это мой настоящий ученик, а мужчина — лишь половина ученика.
И увидев, как при этих словах лицо султана приобрело недоуменно-вопросительное выражение, Шейх не мешкая добавил:
— Мужчина не был уверен, что ему действительно предстоит умереть, тем более он и не догадывался, что его убьют сразу же там, в тенте, причем таким жестоким образом. А женщина знала, на что идет, она воочию видела пролившуюся кровь, и все равно согласилась пойти на казнь. Вот она-то и есть настоящий ученик. Ученик с Большой Буквы.

В: В начале записей ты говорил, что приснилось два символических сна, но рассказ шёл лишь об одном о символическом выходе из лабиринта. А про что был второй сон?
О: Смысл его не был ясен сразу, и по мере того как Переживание нарастало ответ пришёл сам собой, когда я побуждаемый силой Сознания проснулся очень рано в 5 утра. Перед взором пронеслись все части сна и последовательно был показан их смысл.
В этом сне я увидел старинный Азиатский город. Вдалеке возвышался красивый, ажурный, состоящий из множества пристроек и высоких минаретов мусульманский Храм. Подойдя ближе я увидел суетящихся людей, расстилающих коврики для молитвы прямо перед Храмом. Женщина, задержавшаяся на базаре отчитывала нерадивого сына за то, что он не успел занять более удобное место возле Храма, что бы положить там коврик. Раздавалось мерное, монотонное пение муллы. Я пошёл в сторону города от Храма. Чем дальше я шёл, тем тише становилось пение, заглушаемое расстоянием и говором людей быстро спешащих навстречу. Выйдя на первую улицу я увидел толпу мужчин, которые совершали хадж стоя на коленях. Они шли на коленях по булыжной мостовой, и я физически ощущал как это больно, а расстояние до Храма было довольно большим. Впрочем, у некоторых из них к коленям были привязаны, сложенные внесколько, куски материи, но некоторые, особенно фанатичные шли прямо в штанах и между мостовой и коленями больше ничего не было. Одеты они были в жилеты наподобие татарских, головы повязаны платками, а лица суровы. Я прошёл дальше и оказался на второй улице. На ней была не столь многочисленная толпа женщин. Они ждали, когда мужчины пройдут дальше вперёд, ибо им нельзя идти вместе и смешиваться. Женщины шутили, лица их были открыты, как и их души. Среди них были как женщины в возрасте, так и совсем молодые и довольно красивые. Которая постарше воскликнула шутливым тоном «когда же наши мужья поторопятся к Храму!» Я пошёл дальше и вышел на третью улицу. На ней никого не было. Чем дальше я шёл в глубину улицы, тем тише становилось. И чем тише становилось, тем яснее слышалось прекрасное пение на арабском откуда то сверху. Пение в контрасте с глубокой Тишиной вокруг захватывало постепенно всё больше и больше всё моё существо, оно неслось вокруг и внутри меня, и было как один торжественный гимн Единому Богу! Я воздел руки к Небу и в Блаженстве Любви упал наземь.
В: Ну и каков же здесь символизм, помимо очень увлекательного сюжета?
О: Все части сна представляют различные планы сознания, взаимодействие между ними, цели достижения и мотивы, способы реализации, заблуждения и истинный Путь.
Храм за городом, как символ внешнего поклонения и обрядовой духовности. Его красота символ привлекательности для «эго» духовности и её плодов.
Люди около Храма суетящиеся и ищущие удобное место для поклонения это «эго», которое поклоняется Богу в рамках традиции. Поклонение для него просто необходимое действие между обычными земными делами, наполненными суетой и торговлей. Мужчины на первой улице, совершающие хадж на коленях это «эго», которое приняло Бога для достижения ещё более лучшего и выгодного состояния для «эго». В этой толпе были начитанные муэдзины, богатые купцы и чиновники, отцы больших семейств и старцы, фанатично ищущие Бога всю жизнь. Мужское начало символизирует интеллект, упорство воли переходящее в аскетизм. А суровость лиц означает неудовлетворённость, отсутствие в «эго» того, что оно ищет. Они дойдут до Храма, т.е обретут новые знания о Боге, услышат песни о Нём. Но так и не обретут Его, и хадж вскоре повторится снова и снова. Ведь «эго» не может приобретать Это, оно должно исчезнуть, а этого «эго» не хочет больше всего и снова и снова совершает свой мучительный хадж, укрепляя свою значимость в поисках Божественности. Женщины на второй улице символизируют человека, проснувшегося к вибрациям Сердца, свободного от постоянного контроля «эго», от его стремления занять лучшее место у Храма, от стремления выглядеть значительно (женщина, подшучивающая над значительностью суровых фанатиков-мужчин). Эта сердечность и раскрепощённая Человечность символизируется женским началом. Нарастающая тишина на третьей улице это обитель внутреннего Безмолвного Сознания нашего Я, в котором «эго» и его мотивы исчезли. Божественный Голос становится чётче и наконец Сознание покидает всю память о покинутом Храме, о людях на улицах. То есть «эго» растворяется и всё становится одним гимном Единого, славословием Мира и Божественной Любви! Уйдя от внешнего Храма, мы находим Его внутри Безмолвного сознания как живое Присутствие Бога в своём Всепроникающем Храме Пространства.
Все идут к «ажурному храму», тогда как истинный путь лежит на «пустую улицу».

Цветастым марокканским покрывалом
Укрыты клены, в облаках паря.
Как девочка средь лиственных развалов,
По улицам проходит тишина.

И с ней под руку, вместе, как подружки,
Плывем в вечернюю неведомую даль.
Где просветленье озаряет душу,
И каждая калитка – двери в рай.

И вот уже ровнее шаг несмелый,
Уже повсюду нахожу себя:
Лучится ветер, пью себя всем телом,
Фонарь, и кошка, и луна – всё я!

И вот как клен, листвой оранжевея,
Взмываю в небеса, едва дыша.
И увядаю лепестком космеи –
В безвременье Пути беспечный шаг.

И, очарованный, мешаю явь со снами…
Участники Божественной игры –
Влюбленные, летящие, мы с вами –
Для радости бессмертья рождены!

Есть такое дзэнское стихотворение: Как бабочка подлетает к едва распустившемуся цветку, Бодхидхарма говорит: я не знаю.Чего не знает Бодхидхарма? (Бодхидхарма – легендарный основатель дзэн (VI в.), по преданию, на вопрос, кто он такой, — ответил: «Я не знаю»). И чему он радуется? Потому что он ведь радуется своему незнанию. Он радостен, как бабочка на весеннем лугу, полном свежих пахучих цветов. Так чего же он так радостно не знает? Он не знает, когда и как началась жизнь, и когда и как она окончится. Он не знает, как называется Причина жизни, точно так же, как бабочка не имеет понятия о названии цветка. Что знает бабочка о цветке? Откуда он взялся? Куда уйдет? – живой цветок, как сама жизнь, — неведом. Не ведом нам. Не ведает о нас.Весна! Она о нас не знает, О нас, о горе, и о зле.Бессмертьем взор ее сияет, И – ни морщины на челе.Цветами сыплет над землею, Свежа, как первая весна.Была ль другая перед нею, О том не ведает она.Вот оно – это мистическое неведенье, которое является условием таинственного веденья. Неведенье всего внешнего, и полное погружение внутрь.Какое значение имеют все наши объективные знания о цветке, о жизни, если они не дают нам счастья? Зачем мне знать, как называется этот цветок, если от его запаха я не теряю ощущения пространства и времени, не уплываю на седьмое небо, к неведомым истокам бытия? Зачем мне знание, если это не есть знание самого истока? Сколько бы мы ни узнавали о цветке, о Мире, мы будем вечно двигаться по замкнутому кругу, по окружности, равноудаленной от центра.С поверхности – в глубину! С берега – в море! Из клетки – в небо! В полную неведомость! В полную безграничность! Ибо граница есть, пока я нахожусь в мире разграниченном, разделенном на части.Граница есть, пока каждый предмет закрыт от другого оболочкой, стеной, пока мы находимся на поверхности.В глубине бытия границ нет! Знания о мире, о предмете, есть знание оболочки, этикеток. Но там, где нет оболочек – нет и знания о них.Я не знаю своих границ.Я знаю свою безграничность.
Читать дальше →

Одиночество птицы, которой принадлежит все небо, одинокий рыбак — излюбленный сюжет сунской живописи, где человек и пространство как бы становятся единым целым и Человек соединяется с Бесконечностью. Наполняется Ею. А в иконе Бесконечностью наполнены глаза святых.

Одиноко прочерченный путь — путь в собственную Бесконечность — в свою бессмертную душу. Соединение с собой.

“Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половины в единство; но каждый восполниться должен сам, дорастая, как месяц ущербный, до полнолунья”. То есть истинный любовный союз, великое соитие должно быть прежде всего со своей собственной душой, с предельной глубиной ее.

Она приходит, спрятавшись в предмет,

Одевшись в звуки, линии и цвет,

Пленяя очи, грезится сердцам,

И Еву зрит разбуженный Адам.

И всей душой, всем телом к ней влеком,

Познав ее, становится отцом.

С начала мира это было так,

До той поры, пока лукавый враг

Не разлучил смутившихся людей

С душой, с любимой, с сущностью своей.
Читать дальше →