Говорю ложь, хвастаюсь, злословлю и говорю впустую, не дыша носом, как будто впервые пью водку, гадкую, но обещающую утешение.

Периодически я ощущаю такой вкус… Вкус Правды. Вкус Знания. Это не какая-то эзотерическая фантазия, это что-то присутствующее до слов. Это вкус какого-то высшего знания, какой-то святости и чуда бытия. Он вызывает во мне какой-то глубоко волнующий трепет, какое-то робкое замирание и в то же время это что-то настолько близкое сердцу, что ты не оказываешься ни ступенькой ниже, ни ступенькой выше. Это здесь, ты знаешь это. И это свято. Это драгоценно. Это просто. И этим пропитана ну каждая секунда нахождения рядом с Мастером. Он манифестирует собой этот вкус. Учение — это и есть этот вкус. И есть эта драгоценность. За этим вкусом я снова и снова прихожу на сатсанг. Как бы ни дурачил заблудившийся в трёх соснах ум, как бы хорошо или плохо не было — какая-то часть всё равно помнит об этом вкусе, об этой святой простоте и великой драгоценности. И я прихожу к Мастеру, а он просто говорит «Привет!» Он просто говорит «Я здесь!» И ты просто улыбаешься, просто радуешься. Ты слушаешь как Мастер говорит простые и очевидные вещи, но в каждом его слове, в каждом предложении — эта простота, эта истина, ты узнаёшь её снова и снова. Снова и снова улыбаешься. Радуешься и ликуешь. Тихонько, про себя. Ты дома, любовь здесь, знание здесь, ясность здесь.
Читать дальше →

Когда я был маленьким, я тоже отдыхал в пионерских лагерях. Нам тогда приходилось туго. Спали в самодельных шалашах, готовили пищу на костре, сами таскали воду, сами стирали. Очень были неустроены в бытовом отношении. А теперь? Оглянитесь вокруг. Какие вам корпуса понастроили! Какие газоны разбили! Водопровод. Телевизор! Газовая кухня! Парники, цветники, мероприятия. Дети, вы — хозяева лагеря. Вы. От вас что требуется, друзья мои? Дис-ци-пли-на!
Шучу. Это вступление. Цитата из моего любимого фильма с Евстигнеевым (товарищ Дынин) Ключевая фраза – «когда я был маленький».
Читать дальше →

«Каждый избранный человек инстинктивно стремится к своему замку и
тайному убежищу, где он избавляется от толпы, от многих, от большинства, где
он может забыть правило „человек“ как его исключение, — за исключением
одного случая, когда еще более сильный инстинкт наталкивает его на это
правило, как познающего в обширном и исключительном смысле. Кто, общаясь с
людьми, не отливает при случае всеми цветами злополучия, зеленея и серея от
отвращения, пресыщения, сочувствия, сумрачности, уединенности, тот наверняка
не человек с высшими вкусами; но положим, что он не берет на себя
добровольно всю эту тягость и докуку, что он постоянно уклоняется от нее и,
как сказано, продолжает гордо и безмолвно скрываться в своем замке, — в
таком случае верно одно: он не создан, не предназначен для познания. Ибо как
таковой он должен бы был сказать себе в один прекрасный день: „черт побери
мой хороший вкус! но правило интереснее, нежели исключение — нежели я,
исключение!“ — и отправился бы вниз, прежде всего „в среду“. Изучение
среднего человека, долгое, серьезное, и с этой целью множество переодеваний,
самопреодолений, фамильярности, дурного обхождения (всякое обхождение дурно,
кроме обхождения с себе подобным), — составляет необходимую часть биографии
каждого философа, быть может, самую неприятную, самую зловонную, самую
богатую разочарованиями часть. Если же на долю его выпадает счастье, как
подобает баловню познания, то он встречает людей, поистине сокращающих и
облегчающих его задачу, — я разумею так называемых циников, т. е. таких
людей, которые просто признают в себе животность, пошлость, „правило“ и при
этом обладают еще той степенью ума и кичливости, которая их заставляет
говорить о себе и себе подобных перед свидетелями: иногда даже и в книгах
они точно валяются в собственном навозе. Цинизм есть единственная форма, в
которой пошлые души соприкасаются с тем, что
Читать дальше →

Если бы язык имел вкус…
Он перепутал бы все вкусы…
А так, мед — сладкий, а хрен — горький!..
То есть, никакого вкуса — это не тот вкус…
Который глупые ослы называют — НИКАКОЙ!..

Иногда, по-настоящеу увлекшись чем-то, ты забываешь об отдельности, о том, что есть ты и что-то еще, границы стираются, есть только то, что происходит. Потом ты возвращаешься, порой с легким удивлением, и «вспоминаешь» себя. И ты снова отдельный, замкнутый, запертый, и снова тебе чего-то не хватает.
Иногда ты мысленно возвращаешься к тому моменту единственности и вдруг осознаешь, какой у него был чудесный, неповторимый, пронзительный и чистый вкус. Его нельзя поймать, им нельзя насладиться, он зовет и дразнит тебя. И ты ищешь и жаждешь его, но пока есть ты — он ускользает. Но даже если исчезнешь ты, он тоже исчезнет — потому что Единственность не может знать себя, и некому испытать ее вкус.