(припев)
Мой вы.бистый вид
нанёс много обид
государевым сукам и псам,
а ведь я был готов
разделить с ними плов
по дороге к Твоим небесам.
Только им небеса
как нас.али в глаза
и такой они злобой полны,
что ни словом сказать,
ни пером описать,
вот какой они злобой полны!
Так что помни мой брат
— этот мир нам не рад:
дети тьмы здесь имеют свой кус;
себя в руки возьми,
и собак не дразни,
проходя через чорный улус.
*
Разорвались священные звенья
На запястьях служителей тьмы,
И в погибель идём с упоеньем,
Соблазнённые нежитью, мы.
Кто бы нам преградил путь в погибель,
Чтоб его не смогли обойти.
Если только воскреснувший Авель,
У которого солнце в груди.
Только нам наплевать на спасенье,
Нам бы только забвения клок…
И кричит в перспективе осенней,
Оцифрованный тварями, Бог.
Когда покачнётся мой мир,
Я крепко схвачусь за Дерево, любое дерево – Дерево.
Оно станет моим Вергилием в карусели иных миров.
Он удержит мой ум от паники и укрепит мой дух,
Сжимая меня в объятьях воспетых мною ветвей и листьев,
Особенно листьев кленовых, с которыми я побратался,
Покуда шел по земле забвения,
Повторяя, «мой мир… мой мир…»
Так доверчиво шепчет листва,
Словно есть у нас тайная связь,
Словно это родная сестра
Из несбывшейся жизни нашлась.
Моё горькое сердце она
Опрокинула в трепет листвы
И прозрачной рукою сняла
Чорный обруч с моей головы.
Задыхаясь от слёз я стою
В догорающем мареве сна,
И пою я, пою и пою
Благодарность на все времена.
Светиться собственным светом редко способен я.
То ли дело с друзьями на Леты крутом берегу под деревом Бодхи,
За кувшином амброзии дни коротать…
Уж там то мы засияем,
Как солнца.
Выпьешь 100 грамм, а сердце болит на литр.
Хитрая старость в разум скребёт – впусти…
Как же тут быть? — разложу ноутбук-пюпитр,
Клавиши трону и напишу – прости,
Пусть поболит, поболит — затихнет.
Редкий сверчок в наших широтах тих…
В летней ночи поскворчит-поскворчит и вспыхнет,
Белым зигзагом перетекая в стих.
У памяти реки на берегу
Немного я побыть ещё могу.
Сухой жасмин в хрустальной синей вазе
Немотствует как битый файл в мозгу.
Вернуть его к благоуханной жизни
Способен Яр на погребальной тризне
Тому, кто жизнь за друга положил,
Стремясь душой к возлюбленной отчизне.
Там, в сердце Яра, встретит он тот куст,
Что в синей вазе высох в тихий хруст,
До горизонта будет он цвести
Предвечной чистотой мильонов уст,
Целуя Яра животворный лик
В котором лаик растворил свой ник.
18.07.16
лаик — в древней Церкви член Народа Божия
облако красивое плывёт
за собою плыть меня зовёт
ай, душа! ты влипла в это тело
без него б, поди, не улетела?
улетела б, знаю, не секрет…
но земным очам так сладок свет…
Когда Артемия не станет,
И образ личности растает,
Возобладает некий миф
Как бы таинственного гуру,
Но пальцы я сложу в фигуру,
Адептов пылких оскорбив.
Ведь был я прост, как это лето,
Которым все, что есть, согрето,
Здесь всяк отыщет свой удел.
Живи, возлюбленный читатель,
Ученый муж или мечтатель,
Я каждого ввиду имел,
Когда слагал рекомы вирши,
Так сам Господь меня учил,
Что б тот, который мнил быть выше,
Скромнее келью получил.
Мой слог высокий — дань культуре,
А простота — завет святых.
Так вот и жил в литературе
Мой некогда не ясный стих.
Отвращение к слову,
Отвращение к мысли…
Ум, когда ты умолкнешь во мне, наконец?
Вина прежний познаний в уксус перекисли,
Место им на помойке: глупец и мудрец
Будут равно утешены книжным обильем,
Что бы рыться в барахле до конца своих дней.
Этот пепельный сон мне дано без усилья
Миновать как во сне на виду у людей.