Осталось только виденье, а память о себе растаяла как облачко в бездонной синеве.

Мысль постепенно тает в созерцанье,
как тени дня в ежевечерней тьме,
и логосов предвечное мерцанье
все ярче разгорается в уме.

Мысль о смерти всего лишь мысль.
Лебедь на фоне свинцовой тучи…
Закат оплавил ее по краю,
Тишина разрывает грудь.
Хочется выбросить сердце ввысь
Алой слезой горючей:
Весточка — Раю…
Помнит ли кто-нибудь?

…

Неинтересно почти… Почти
Белую птицу: шепни — люблю.
Ты — здесь, и это не изменить,
Ты абсолютно здесь.
Книгу любую раскрой, прочти
Как я тебя на словах ловлю.
Тоньше тонкого смысла нить,
Если вообще он есть.
*

Сирень протягивает грудь
В мою ладонь. Держу, качаю…
Творца сновидческую суть
Во всем, что вижу, различаю.

И кучевые облака
Темны, как боль в глубинах тела.
И сам влекусь я, как река,
К непостижимому пределу.

Как мертвый лист — утрачен путь…
Вопросы кончились, и ветер
Сосёт сиреневую грудь,
Калитки снов срывая с петель.

Я мог бы не проснуться… Ты бы — мог.
А он — уже, опередив собратьев.
Став белизной в основе этих строк,
Баюкает вселенную в объятьях.

Береза выпустила листья и, словно пальцы у любимой,
перебирает нежный ветер её зелёные персты,
и небо смотрит отрешенно, как я в экстазе созерцаю
игру возлюбленных, являясь игрой таинственного сна.

Почаще бы отсюда уезжать,
что б заново себя распознавать,
то узнавая, то не узнавая…

Как будто я стою на берегу,
под солнцем сна блаженно изнывая,
и вспомниная, вспомнить не могу.

Усталый мозг сердечко вышивает
и это утешает. Утешает…

свежий воздух и цвет под ногами
то черемухи, яблони, вишни
то ли сам я как цвет этот вешний
устилаю асфальт под ногами
чорный мокрый московский асфальт

то прогулка ночная благая
словно некто прохожий и лишний
очарованный странник нездешний
своё тело в пространство влагая
вспомнил имя своё — Эфиальт

было много изношено масок
негодяев святых простецов
даже боги судьбу прорицали
отрицая проклятие масок
и опять низвергались в аид

все мы — дети, любители ласок
и тугих материнских сосцов
мудрость мёртвых, смеясь, отрицали
предпочтя ей безумие сказок
и невинный имели мы вид.

и теперь вешний цвет предо мною
млечный путь устилает светло
я снимаю последнюю маску
и уже ничего мне не жаль
и в глазах её черных — печаль

улыбнись в эту чудную сказку
не спроста нас с тобой завело
эта роль не могла быть иною
потому что входя в этот сон
ты не знаешь чем кончится он

курю у камина
внезапно — сквозь тюль
— полнолунье

Уйти бы от себя за собственный предел,
Где никогда себя не обнаружишь.
Однако, поскольку это уже случилось,
То о чём это я?
Поэтому и сказал Бодхидхарма:
Простор открыт – ничего святого.
Итак, мы там, где нас нет…
Куда же идти и кому?
Чирикают воробьи,
Жасмин цветёт.