Меня, вообще-то, предупреждали, что если думать, то на мозге появятся некрасивые морщины, извилины. Но я не удержался и вот теперь…
(Философских мыслей длиннопост. Внимание! Во избежание появления изжоги, запора и интенсивной ментальной мастурбации, этот пост не рекомендуется читать никому!)
Думая о страхе смерти, и смерти, как таковой, я вот что придумал.
Психологи знают, что где-то примерно к 3м годам у ребенка формируется функция постоянства объекта. То есть, если раньше ребенок считал, что отходя от него, пропадая из поля непосредственного восприятия, мама перестает существовать, то теперь он знает, что это не так, и рано или поздно она вернётся. Мама становится постоянным объектом, независимо от того, видит он ее или нет, мир становится постоянным, и он сам становится постоянным. Это очень важное осознание имеет значение и для преодоления жизненных трудностей – плохие периоды, так или иначе, заканчиваются, и наступает более благополучное время.
Со смертью дело обстоит сложнее, потому что смерть, вроде как, необратима — если уж человек умер, то обратно он не возвращается. Есть версии, что бывало (бывает) и такое, но я лично, пока не увижу, не поверю. Но все же, является ли осмысление смерти как окончательного исчезновения всякого персонального бытия, единственно возможным верным вариантом? Или, в связи со смертью, включаются защитные механизмы регресса и возврата к способам мышления и восприятия, сформированным в онтогенезе ранее? Ведь смерть, безусловно, сверхстрессовое событие, и восприятие смерти вещь неприятная, об этом даже думать не хочется. Первоначально включается механизм отрицания, возникает желание подумать о чем-то другом, или отключиться, чтобы не воспринимать шокирующую действительность. Заканчивается ли все на этом или, в случае преодоления отрицания, мы остаемся, по сути, на детском уровне мышления, когда исчезнувший объект исчезает полностью и навсегда – вот в чем вопрос. Другими словами, как отделить то, что действительно исчезло
Читать дальше →