Автомат для склеивания пакетов из гофрированного картона поурчал, пошуршал, пошипел сжатым воздухом и выплюнул в мою сторону готовую коробку. Я уже было собрался положить в нее левую боковину кухонного шкафа, но конвейер остановился, и я положил деталь обратно в стопку. У меня появилось несколько свободных минут, но я решил ничего не делать и просто побездельничать. На дне упаковочной коробки лежала инструкция по сборке шкафа и я тупо уставился в эту бумажку. «Кухонный шкаф „Виктория“, ширина „800“ ,- с трудом прочитал я, не доставая очков.

Дело в том, дорогой читатель, что я все таки должен таки изучить продукцию, которую упаковываю, а я проработав уже пол года, так и не смог запомнить все эти „Виктории“, „Ванессы“, „Сандры“. Нет. „Сандру“ я запомнил. Это певичка смазливая из Германии, пела одно время в „Арабесках“. А потом стала петь сольно, и ее именем у нас назвали шкаф-пирамиду. Ещё я запомнил „Верди“. Потому что был такой композитор. Джузеппе. И у „Верди“ окантовка спереди черная. Я ещё подумал, что хоть и сопливая конструкция, но что-то в этом шкафу в прихожую есть. А дальше....»Амелия", «Эстель», «Луиза», «Сильвия» — убейте не помню, что за мебель. С этими женскими именами у меня нет никаких ассоциаций. Дальше катит средиземноморская тема: Милан, Мальта. Тоже не помню что за дизайн или хотя бы цвет.
«Прованс». Это что-то во Франции. А что этим словом у нас назвали — не знаю. «Микки» и «Улыбка» — это что-то в детскую. А что? «Комфорт». Это, кажется, спальня. Тумбочки и ещё шкаф, наверно. «Элвис». Это Пресли — король рок'н'ролла. Убейте, не вспомню, что за мебель. Или возьмём такие названия: Оптима, Селена, Лира, Ларго, Вега. Не помню. А. «Ларго» — это, кажется, компьютерный стол. Белый. А может и нет. Ещё есть «Оазис». Рок группа была такая — припопсованная…

Что мне с этим делать. Не запомню никогда я эту хрень. Я стоял перед конвейером и задумчиво смотрел на инструкцию, как вдруг сзади меня кто-то похлопал по плечу:

— Рома, а зачем
Читать дальше →

Очень мягкая и приятная погода гладила меня по спине, затылку, лбу и щекам. Солнце уже нагрело воздух до температуры снятия куртки и сидения на лавочке в одной рубашке. Я сидел на пустой детской площадке, закрыв глаза под черными очками и сканируя пространство ляпоты своими большими ушами.

Как вдруг, мои замечательные уши услышали тихий и медленно приближающийся со спины звук знакомой мелодии. Это нигеры пели уже затертый до дыр не затейливый припевчик:«Ту, ту, ту, ту, ту, туруруруруруруууу, туруруруруруруу, туруруру, донт ворри, би хэппи..» Я обернулся, чтобы увидеть источник звука и увидел мужчину примерно шестидесятилетнего возраста, приближающегося ко мне по тропинке. Он был трезв, но его движения напоминали походку акробата по натянутому тросу под куполом цирка. Другими словами, он выверял каждый шаг, чтобы не потерять равновесие. Возможно, его привычка держать все под контролем под воздействием алкоголя, передалась мышечной памяти и походка в трезвом состоянии была такой же, как и в пьяном.

Лицо мужчины было сильно смуглым и порезано глубокими морщинами. Скорей всего на нем остался загар за всю прожитую жизнь и, возможно, он всю жизнь провел на открытом воздухе, работая кровельщиком. Я уважаю таких людей. Они терпкие, как шестидесятилетний коньяк. В левой руке у этого индейца-аборигена я увидел источник «донт ворри». Это был маленький телефон со встроенным приемником. Правая рука мужчины сжимала три сосиски, завёрнутые в целофановый пакет. Сосиски были длинненькими, тоненькими, аппетитными и в натуральной оболочке, такие можно увидеть в колбасных отделах под названием «Мюнхенские» или «Охотничьи». Я такие не разу не пробовал, но у меня всё ещё впереди.

На момент появления этой мелодии вместе с колоритным жителем моего любимого города, в моей голове почти не было мыслей, кроме разве что одной, вяло переваливающейся с одного бока на другой мыслишки, о том что надо бы решить пару дел пока я бездельничаю, но решить их нельзя, потому что все закрыто
Читать дальше →

Я на карантине, на работу не хожу, по дому делать ничего не надо, я — праздно шатающаяся личность.

В моем новом распорядке — прогулки между завтраком и обедом, между обедом и ужином. Гуляю в основном по дворам спальных районов, чтобы меньше нарываться на полицейских, гуляющих по тротуарам вдоль улиц.

Во дворах цветут косточковые, чирикают птички, гуляют мамаши с колясками, бегают собачки со своими хозяевами, велосипедисты, самокатчики и старушки с дитями.

На пути есть прямые дорожки, есть тропинки, лавочки, беседки, тренажёры, спортплощадки, министадионы и есть узловые места, через которые чаще всего попадается идти, не зависимо от того, каким бы спонтанным не получился маршрут.

На одном из таких пятачков мне попалась интересная картина. Точнее, картиной она стала, когда я увидел ее один и тот же сюжет, несколько дней подряд.

Лавочка. На ней и вокруг нее трое работяг. В спецодежде. Это когда куртка выполнена в двух цветах с горизонтальной разделяющей, светоотражающей полосой через грудь и спину. Один мужчина сидит на лавочке, другой стоит рядом, третий сидит на корточках. Курят. Разговаривают.

В первый день я их увидел и не обратил особого внимания. Ну рабочий люд, ну отдыхают. Второй день они были в том же
ракурсе и уже меня заинтересовали: «Что они тут сидят каждый день и ничего не делают». Третий день я стал рассматривать их и округу. Рядом нет никакой стройки, в соседнем здании нет двери с вывеской «Управляющая компания», на их спинах нет надписи «МЧС» или «Дорожные работы», единственное, что было рядом с ними, это ведро с веревкой, лежащее, на уже зелёной травке. Я посмотрел на мужиков, на их ведро, мужики посмотрели на меня. Рассматривать их долго, остановившись, было бы не этично, тем более что, что то другое уже отвлекло мое внимание. На четвертый день картина повторилась. Мужики, лавочка, ведро с веревкой. Но пардон. Лужи рядом нет, канализационного люка со снятой крышки тоже нет, строительного мусора тоже нет, нет и
Читать дальше →

На пятачке уличной торговли с нехитрыми товарами, как то: варенья, соленья, грибочки, чеснок, зелень и прочая пастила; я подошёл к старушке, чтобы купить литровую банку томата. Борщ, знаете ли, нужно готовить исключительно с домашним томатом, из чистых помидор.

Я расплачивался за томат и болтал со старушкой о вишнёвом варенье. И в этот момент услышал:

— Один что ли живёшь?

Это была женщина лет сорока, на которую ранее я не обратил внимания. Она сидела рядом со старушкой и, как потом выяснилось, была ее дочерью.

Молодая ещё женщина была в меру пьяна. На худой ее фигуре мешком висела длинная зимняя куртка не понятного цвета, темно-русые волосы, средней длины, были растрепаны и не ухожены. На лице, то ли загарелом, то ли от природы землистого цвета, разъехалась улыбка, оголившая ряд зубов. В верхнем ряду, сразу за клыком, справа, зуб отсутствовал. Не сказать, чтобы женщина была не красива, если бы она была ухожена, вполне бы сошла за среднестатистическую пролетарскую женщину. Но ее неухоженность резала глаз очень сильно.

— Один живёшь? Угадала? — опять спросила женщина.

— Отстань от человека, — тихо сказала старушка и положила свою руку на локоть дочери.

Я немного сканфузился, улыбнулся, ничего не ответил и стал засовывать банку томата в пакет с продуктами.

Женщина опять широко улыбнулась и, схватив крепко мою руку чуть ниже локтя, протянула:

— Одиииин… Я же вижу… Борщ будешь варить?.. Пригласи на борщ то…

Я был растерян и, так и не сообразив что ответить, развернулся чтобы уходить.

— Да стой уже, пригласи на борщ то, — опять я услышал за своей спиной и увидел, что женщина обхватила меня руками и, сомкнув кисти на моем животе, стала тянуть меня к себе.

Ситуация для меня не совсем обычная. То ли комичная, то ли драматичная. Мне было это все одновременно не приятно и было жаль эту женщину, и я не знал что делать. Я медленно продолжал идти, немного нагнув тело вперед, чтобы быстрее вырваться из объятий пьяной женщины.

В
Читать дальше →

Я прихожу с работы раньше своей Любимой. Я лежу на диване в предвкушении того, что она принесет чего — нибудь вкусненького. Я и сам бы мог купить вкусненькое, но это не будет сюрпризом. А тут, я не знаю что это будет. Я так раньше ждал свою маму, она всегда приносила что нибудь колониальное и, бросив сумки, тут же делала бутеры с колбаской, пахнущей чесночком, на всю семью и уж потом переодевалась и вставала к плите. А мы жадно жевали и слушали последние новости. Что — то подобное происходило теперь и в моей семье, с той разницей, что я никогда не мог угадать, будет ли это вкусно или горько. Дело в том, что цикл в нашей семье был равен двум неделям. Пол месяца идилия и после этого скЭндал, три дня рецессии и опять идилия. Описываемый мной день уже приближался к черной дате, но у меня было хорошее настроение и я был уверен, что вечер будет приятным.

Но по каким то неуловимым признакам, как чуткая кошка, я по порывистому цоканью каблуков моей любимой, раздающемся на первом этаже нашего подъезда, находясь в квартире на втором этаже, слышал, что что-то пошло не так и тучи сгущаются.

Я открыл дверь улыбаясь. Любимая быстро зашла в прихожую, передала в мои руки сумки, метнула искры в комнату, где у дивана стоял табурет, на котором маячил бокал с отхлебнутым пивом, полторашкой и тарелкой с чипсами, сбросила сапоги, заскочила на кухню и сказала:

— А что? К моему приходу нельзя было почистить картошки?
— Любимая, мне для этого нужно всего десять минут..,- сказал я и понял, что «дело пахнет керосином».
— Да нет уж, я теперь и сама почищу.

Я, занёс пожитки в кухню, распихал продукты по шкафам и холодильникам и смылся в комнату. На всякий случай допил пиво из бокала и потащил полторашку на кухню.

— Дорогая, давай я тебе пивка налью, для расслабонуса, — сказал я весело, все ещё надеясь на исправление ситуации.
— Дома жрать нечего, мне не до пива, опять ножи не точены, — недовольным голосом крикнула жена и стала, гремя ящиками, искать точило.

-
Читать дальше →

В мультике про Масяню есть такой эпизод. Масянин муж смотрит в окно, Масяня подходит сзади, смотрит в окно и спрашивает:

— Ну чо там, чо там на улице? Зомби есть?
— Не. Ваще никого нету…
— Ээ… ну что за вирус блин отстой… фу…, — с сожалением протягивает Масяня.

А ещё Масяня на карантин поселила у себя в квартире Бродского и он все время подпездывает:

— Не выходи из дома, не совершай ошибку…

А ещё они, Масяня и ее муж, смешно издевались над словом «шлюп». Они, перекликаясь, произносили его нараспев, на все лады:

— Шлюююп… Шлюююп.

К чему я это. Мы живём в интересное время. Мир слегка сходит с ума. Киношники рисовали апокалипсис в более жестоких красках… Мысль потерялась…

Расскажу, как я покупал солнцезащитные очки.

Старые я оставил на лавочке, когда был в кризисе. Они служили мне долго. Очень нравились. Чуть от старины в них было. Дужка и оправа, были массивными, из пластмассы, в которой встречались наплывы коричневого, черного, бронзового и перламутра. Стекла в форме трапеции и верхняя линия капель чуть переломлена в середине, с загибами краев вверх.

Я искал такие же. Продавец, армянка, спросила, ищу ли я что то конкретное. Я сказал, что, да, и описал ей так, как описал читателю чуть выше. Она посмотрела по своим витринам и сунула мне в руки совсем другие очки. В тонкой металлической оправе, с маленькими стеклами, овальными, овал образован ломанной линией с шестью углами. Видимо, в ее понимании трапеция такая. Явно с геометрией в школе у нее был не порядок. У меня по геометрии была пятерка и я сейчас упаковщик, а она, хоть и плохой продавец, но магаз, забитый мужскими носками, трусами и очками — имеет. Я сказал тактично:" Не то" Она фыркнула, а муж, армянин, стоящий чуть дальше, сказал ей: «Пусть сам выбирает, не мешай». Что я и сделал. Я нашел похожие очки, только оправа была просто матово-черная и верхняя линия прямая. Я смотрелся в зеркало, а горе — продавец посчитала нужным пропеть с армянскими
Читать дальше →

Чистый лист (рассказ).
«Процесс написания какого-либо произведения — это как роды. Сначала из смутного ощущения сгущается некий зародыш как потребность что-то описать или выразить некое неясное чувство. Погружаясь в него глубже, оно обрастает мыслями, начинает уплотняться, обретать какие-то формы, конкретизироваться.
Творчество — это не только писать стихи или музыку — это вся наша жизнь.
Веретено ума начинает сплетать между собой различные нити, образовывая узорчатую ткань из всего прожитого, увиденного, прочувствованного. Веретено не знает какой получится ковёр в результате, потому что процесс этот живой. Как сама жизнь, он проистекает всегда непредсказуемо и приводит к результатам неожиданным. Для автора процесс творчества — это как медитация или портал в какие-то измерения своей души, которые в быту мало доступны для восприятия. Это исследование, осмысление, созерцание. Это попытка развязать запутанные клубки и создать из них нечто красивое.
И как роды, процесс этот проходит в муках, потому что изначальная основа, отправная точка, первый импульс, сподвигающий писать — это боль. Ясность происходит из неясности, из попыток разобраться что происходит. Структура возникает из хаоса, любовь возникает из одиночества, прощение из обиды, раскаяние из осознания греха, бесстрашие из трусости, а шедевр — из боли. Эти пары порождают друг друга и друг без друга существовать не могут. Иначе просто нечего писать, незачем и некому. Иначе не тронет.
И если произведение сформировалось, оно становится твоим ребёнком, начинает жить своей собственной жизнью. Можно им гордиться, можно его стыдиться, можно пытаться его улучшить, а можно отпустить в свободное плавание и продолжать своё исследование жизни через иные формы, ведь процесс познания себя и мира нескончаем.
За горизонтами будут новые горизонты. Скучно бывает только в болоте, а в дороге скучно не бывает. И никаких ног не хватит, чтобы истоптать все дороги...»
Андрей перечитал написанное и закатил глаза к потолку. Ему не
Читать дальше →

Купил я новое средство от комаров. Без запаха. Но с интересным побочным эффектом. При включении фумигатора комары собираются в стаю и водят хоровод на потолке, пока не падают мёртвыми от усталости. Ну и ладно. Зато не кусают.
На третий день я заметил нечто ещё более странное в поведении комаров. Теперь они не водят хороводы, а собираются в кучку и как будто что то обсуждают. Это начало настораживать. Кажется они эволюционируют. Завтра
Читать дальше →

Аркадий Петрович заварил крепкое кофе, налил его в маленькую изящную чашечку и закурив сигару вернулся к недописанному роману. Главный герой романа названый автором Айвен сидел на берегу океана и бездумно смотрел на набегающие волны. Всё, что было можно потерять, он уже потерял. Пожар сжег его дом, женщина, которую он любил, и двое детей погибли в этом пожаре. Айвен остался один больной и измученный. Его тело обгорело, левая рука не сгибалась, а лицо покрытое шрамами напоминало маску ужаса. Как загнанный волк он бежал и бежал, а неведомая ему сила гнала его вперёд, разрушая все, на что Айвен пытался опереться. Люди сторонились его, чувствуя печать проклятья и действительно везде, куда Айвен приходил, начинались проблемы. Умирали домашние животные, болели дети, налетала саранча. Он перестал заходить в деревни, предпочитая ночевать в поле, но и там смерть и разрушения преследовали его. Тени отброшенные костром надвигались, превращаясь в обгоревшие тела детей и жены, и Айвен в ужасе сворачивался в клубок, закрывая ладонями уши, что бы ни слышать их предсмертных криков. Он молил о смерти, но не мог сам сделать этот шаг и продолжал жить, не понимая за что ему это. Странствия Айвена привели его на берег океана, дальше бежать было некуда.
Аркадий Петрович с наслаждением отхлебнул кофе, и на мгновение, придержав его во рту, насладился его терпким вкусом. В голове крутилось два возможных вариантов развития сюжета. На горизонте мог показаться пиратский фрегат и Айвен станет жестоким пиратом, наводящим ужас на прибрежные города. Другой вариант, слепая девушка, которая должна возникнуть на его пути и стать началом новой жизни и новой семьи. Аркадий Петрович по натуре не был злым демиургом, хотя и любил сгущать краски, заставляя читателя погружаться в пучину боли и отчаянья вместе с героями.
Вдохнув ароматный дымок сигары, Аркадий, занёс пальцы над клавиатурой. Решение было принято, и Айвен должен был продолжить свой путь в качестве безжалостного пирата. Но пальцы так и не
Читать дальше →

Алексей шел, неторопливо переставляя ноги и поглаживая пролетающие мимо облака. Он мог мгновенно оказаться в любой точке созданного им мира, но иногда хотелось просто неспешно погулять, подставляя грудь тёплому солнышку… В этом мире он был всем и солнышком и облаками и высоким костлявым мужчиной сорока лет, с худым лицом впавшими щеками, высоким лбом и синими глазами, смотревшими на мир с детским удивлением.
Внизу кочевники совершали набег на деревню. Алексей чувствовал их весёлую ярость, его сердце замирало от предвкушения богатой добычи, чресла сладко ныли, ожидая мига, когда он сможет вонзиться в жаркую податливую плоть испуганной поселянки. И одновременно холодный ужас перехватывал дыхание, а руки судорожно прижимали к себе младенца. Алексей был этим кричащим младенцем и испуганной матерью и стариком на дрожащих ногах, чьи пальцы вцепились в старый меч, а глаза ожидали мига, когда дверь амбара распахнётся и воняющая кровью и потом туша кочевника замрёт в проёме дверей. Старик молился, что бы ему хватило сил нанести свой последний удар и умереть в бою как и положено воину. Как кочевник он направлялся к этому сараю в предвкушении добычи и женщин, как старик он ожидал славной смерти. Как перепуганная мать он вжимался в угол, закрывая рот плачущему ребенку.
Мир по имени Алексей имел своё начало. Алексей помнил яркий свет встречных фар, побелевшие от напряжения руки, вцепившиеся в руль и бесконечно медленно приближавшееся лобовое стекло. Дальше была вспышка и бешено вращающаяся световая спираль разряженного мерцающего и переливающегося всеми цветами радуги тумана сгустилась в мир.
Очень скоро Алексей понял, что этот мир абсолютно послушен его воле Дорога появлялась под его ногами, и он был и ногами и дорогой. Повинуясь мимолётной мысли, вырастали горы и так же мгновенно исчезали, сменяясь пустотой или морем. В этом мире были и люди, они суетливо бегали по своим делам, сидели в офисах, дрались, совокуплялись. Торговали на базаре, били кузнечным молотом,
Читать дальше →